Написал им письмо об отправке на фронт. Не знаю, дойдет ли.
Ромашкин верил этому человеку, очень искренней была его грусть.
Подошел командир взвода.
– Вот ты где. Послушай, Ромашкин, ты уже опытный, – завтра, когда пойдем в атаку, помоги на левом фланге. Сам знаешь, народ необстрелянный, испугаются пулеметов, залягут, потом не поднять. Помоги, штрафники тебя послушают, ты с ними общий язык найдешь.
Много ли нужно человеку в беде? Иногда не деньги, не какие-то блага, а сознание, что ты сам кому-то нужен. Вот не помог лейтенант ничем, а сам помощи попросил – и светлее стало у Василия на душе, воспрянул духом.
– Не беспокойся, лейтенант, на левом фланге будет полный порядок!
– Ну, спасибо тебе.
Когда начало светать и Ромашкин уже посчитал, что ночь прошла спокойно, вдруг неожиданно артиллерия гитлеровцев обрушила на наши траншеи лавину снарядов и мин. Вмиг все смешалось в грохоте взрывов. Ромашкин упал на дно окопа и заполз в «лисью нору». Он понял: немцы обнаружили подготовку к атаке и решили провести артиллерийский налет.
Ураган бушевал недолго. Когда обстрел прекратился, было уже утро, но в дыму и пыли все еще ничего не было видно.
Ромашкин пошел по развороченной снарядами траншее. За одним из поворотов увидел несколько трупов. Их, видно, убило одним из первых разрывов, когда стояли и о чем-то разговаривали. Полузасыпанные землей и обезображенные взрывом, они превратились в кровавое месиво.
Вовка Голубев, дрожащий и жалкий, подбежал к Ромашкину и затараторил:
– Я с ними курил! Побрызгать отошел! И тут загрохотало!
А когда кончилось, гляжу – из них уже отбивная! Я же на минуту отошел! Вот не отошел бы, и мне хана, лежал бы с ними вместе.
Штрафную роту, несмотря на артналет и потери, двинули в атаку в назначенное время.
Ромашкин услышал, как ротный Старовойтов доложил по телефону:
– «Шурочка» пошла вперед! – А сам зарядил свежую ленту в станковый пулемет и остался в траншее.
Взводные выпрыгнули на бруствер и кричали:
– За Родину! Вперед! – Но сами стояли на месте, ждали, пока вся рота вылезет из траншеи и развернется в цепь.
Рядом с Василием бежал Нагорный, он истово провозглашал эти же слова:
– За Родину! За нашу Родину!
А с другого бока бежал Вовка Голубев, он перепрыгивал через воронки и старые трупы, не обращая внимания на свист пуль и падающих штрафников – то ли убитых, то ли раненых, все еще пояснял Ромашкину:
– Надо же мне было от них отойти! Не ушел бы, накрылся бы я с ними!
Ромашкин с гулко бьющимся сердцем бежал вперед, невольно ждал удара пули или осколка. Объяснения Вовки улавливал лишь наполовину, но все же отмечал в подсознании: «Какой смелый, черт, разговаривает, будто ничего не происходит». Ромашкин помнил и просьбу взводного, наблюдал за левым флангом, покрикивал:
– Вперед! Вперед, ребята!
