tle>Бедные люди живут тихо, как мыши. Даже надрывный их крик тонет в гуле человеческого моря им подобных. Монотонный гул моря бедности поглощает слова, шум семейных склок и гром скандалов, скрежет стареньких машин, пьяную брань у дешевого ларька. Бедных не слышно.
Богатым удается произвести шум. Звон богемского стекла, хищный вой сигнализаций, перестрелки. Богатые любят пошуметь. Им не приходится кричать на улице, чтобы быть услышанными, – то в рупор, до хрипоты, возле плаката непопулярного политического лидера, под знаменами, которые вот уже полвека всех только раздражают. О богатых шумят газеты и журналы, их слова доносит эфир – никаких помех, право на голос оплачено.
А еще есть очень богатые люди. Они всегда живут тише, чем мыши. Им не нужно непрестанно доказывать себе ни свою правоту, ни состоятельность. Они слишком очевидны. А потому они не выставляются напоказ, чтобы не вызвать шока у тихих или шумных соседей.
Так рассуждал маленький человек с лысым черепом и несоразмерно большими ушами, в сотый раз перечитывая факс о своем назначении руководителем Северо-Западного филиала Гуманитарного общества со скромным названием «Жизнь». Чувство, схожее с ощущением полета, вызывало у него чтение бумаги, открывающей ему двери в мир бесшумных людей, наделенных головокружительной властью.
Легкое и щекочущее ощущение вакуума, полного одиночества – последние, жалкие остатки человеческих чувств, от которых ему теперь предстоит избавиться. Он попал в десятку, в круг избранных, в виртуальный мир, оставив в мире физическом лишь свою жалкую копию. Петр Рудавин усмехнулся. Копия действительно существовала. Вот уже три года в его трудовой книжке стоит штамп маленькой юридической конторы, где он служит секретарем-делопроизводителем. В конторе действительно сидит человек, очень похожий на него, работает под его именем и получает мизерную зарплату от фирмы и достойную – от организации «Жизнь», членом которой состоит.
Единственная связь с реальностью – это сгорбленная подслеповатая мать Петра, копающаяся на грядках в Новгородской области. Но о ее существовании не знает никто. Раньше Рудавин стыдился рассказывать о ней, а потом понял, что благодаря своей стыдливости он неуязвим… Работа в организации, особенно на руководящей должности, полна риска. Но он не допустит промаха. Он слишком долго шел к своей цели. Его недооценивали, ему мешали – и? Где теперь прекрасная Людмила Павловна? Где эта змея с колдовскими глазами, из которых, казалось, летят разноцветные брызги? Раздавлена своим скромным заместителем. Рудавин снял очки, сомкнул веки и разулыбался, вспоминая…
Сообщение о том, что Воскресенская попала в автокатастрофу, он получил сразу же. Один из агентов срывающимся голосом сообщил, что Феликс сгорел в машине, а Людмила без сознания, истекает кровью. Петр позвонил знакомому хирургу, велел везти ее в больницу Мечникова и прибыл туда первым.
Рудавин рассмеялся. Да, такие подарки судьба преподносит не часто. А как она кричала потом, как кричала…
Похороны Людмилы Павловны были скромными. Нанятые за бутылку кладбищенские бомжи снесли пустой гроб к указанному месту, Петр собственноручно возложил на свеженький холмик небольшой венок, произнес коротко: «Покойся с миром!» – и смахнул несуществующую слезу. Для всех, в том числе для начальства, Воскресенская теперь была только прахом. А для него еще могла оказаться полезной…
Осмотрев пострадавшую, хирург прерывающимся голосом перечислил ее повреждения. Травма головы – раз, впоследствии возможна слепота. Раздроблены обе ноги – два. Клялся, что сумеет спасти – соберет косточки. Легкая хромота, говорил, конечно, останется, да и полежать с гипсом придется около года, а затем заново учиться ходить…
«Нет, – спокойно сказал Петр. – Не нужно». – «Чего не нужно?» – не понял врач. «Легкой хромоты. Проще ведь ампутировать, правда?» В глазах хирурга заметался страх. Он не первый год помогал организации. И теперь взвешивал, чью сторону принять – беспомощной главы филиала или ее заместителя и, вероятно, – преемника. Хирург твердо посмотрел в глаза Петру: «Как скажете». Замечательный человек. Сейчас на стажировке в Калифорнии. А здесь к его возвращению закончится строительство принадлежащей организации частной клиники, которую он возглавит.
Когда Людмила Павловна в первый раз открыла глаза, Петр стоял у ее кровати с букетом полевых цветов. Она слабо улыбнулась. Он улыбнулся широко. К тому времени ее уже перевезли за город, под Лугу, в специально оборудованный дом. Вокруг – ни души на много километров. Персонал – две глухонемые женщины, преданные Петру. Как она кричала, когда все поняла! Казалось, вот-вот умрет. Петр молча стоял рядом, наслаждаясь ее мучениями, боясь пропустить малейшую деталь, будто впитывая ее отчаяние. «Это расплата, – говорил он себе. – Никто не смеет стоять у меня на пути!» Он получал истинное удовлетворение. Ему, правда, больше нравилось слово «сатисфакция».
Людмила умолкла и посмотрела на него совсем по-другому. Особенно.
