в ту дверь ломанулся, однако спихнуть Элю с места не смог, наверное, вместо каши слишком долго питался пельменями фабричной выделки из буфета.
– Ходи, как все люди, по парадной лестнице! Нечего людей стеснять в «целовальнике», – посоветовала она с ленцой в голосе неизвестному слабаку, одобрительным взором коснувшись парочки, обнимавшейся в сумраке пролётом ниже.
На чёрной лестнице общежития лампочек никогда нет, их предусмотрительно выкручивают заинтересованные граждане, лишь тусклый голубоватый свет уличного фонаря чуть-чуть проникает через высоко расположенное закопчённое окно. Ноги Эли Грамм столь изящных линий, что поневоле кажется, будто это и есть тот самый недостижимый идеал, на который можно глядеть и глядеть, получая чисто эстетическое удовольствие, без всякой задней мысли. Юрик сидел на пожарном ящике с песком, расположившись рядом с Колокольчиком. В двери снова колотятся – мелко, дробно, требовательно. Это приводит Грамм в ярость.
– Пропусти ты его, – не выдержала Колокольчик, – а то чувствуется, человеку сильно невтерпёж.
– Куда может быть здесь невтерпёж? – делает глаза навыкат Грамм. – Товарищ, туалет в другом конце коридора!
Стук, однако, продолжился.
Эля вскочила, гневно стряхнув пепел с сигареты, пнула стул в сторону и резко дёрнула ручку на себя – в распахнутую дверь вклинилась долговязая тень фигуры Гапонова, пытаясь как можно скорее раствориться в сумраке площадки.
У Гапона ясные, чистые глаза, пышные кудри менестреля до плеч, он отлично играет на гитаре, поет, обладает режиссёрским талантом (снял три фильма на любительскую камеру) и в прошлом году являлся лучшим организатором факультетских КВН, вечеров, дискотек и прочих мероприятий. За блестящее проведение Дня математика даже получил именную грамоту от деканата. Что не помешало тому же самому деканату по итогам весенней сессии отчислить Валеру за неуспеваемость.
– Мужики! – горячечным шёпотом доложился Гапон, – спасайте! Меня военкомат обложил, хотят повестку вручить! По всем этажам рыщут, волки бешеные. Можно, я здесь тихо постою? – и тут же юркнул за дверную створку, прижавшись к стене, наружу выставив один только нос, как перископ подводной лодки, отслеживая ситуацию.
– Эх, Валера, Валера, шут ты гороховый, массовик-затейник, – вздохнула Грамм, ставя стул перед открытым нараспашку дверным проёмом, – никакого интима из-за тебя народу нет. Отслужил бы своё, вернулся и женился на мне, как честный человек.
– Тс-с-с-с! – раздалось из-за двери.
– Вот, а теперь шипишь, словно змей подколодный, ну и какая от тебя советскому народу прибыль?
Нос Гапонова, громко хрюкнув, тут же благовоспитанно исчез. Колокольчик тоже хихикнула.
– Грамм, не губи человека.
– Губи не губи, если человек сам дурак, то никто ему уже не поможет.
