тут еще порций на пять.
Сара подавила вздох и оттянула ткань под мышкой: платье, которое она терпеть не могла, насквозь пропиталось потом. Платье было из зеленоватого поплина, миссис Хилл называла этот цвет Eau de Nil[2], Саре же он всегда напоминал не о разливе Нила, а о разлитии желчи. Впрочем, противный цвет еще полбеды, все равно ее в этом платье никто не видит, но вот крой в самом деле ужасен. Платье шили на Мэри, и предназначено оно было для безмятежного отдыха, рукоделия или музицирования. Ни нагнуться, ни тем более работать в нем было просто невозможно. Сара и надела-то его лишь потому, что другое ее платье, из мышиного домотканого сукна, то самое, в котором она шлепнулась во дворе, пришлось оттирать губкой, отчего в некоторых местах оно промокло и теперь проветривалось во дворе на веревке до полного удаления ароматов свиного хлева.
– Давай-ка поменяемся, – сказала Сара. – Ты будешь помешивать, а я полоскать.
Дадим отдых твоим бедным лапкам, подумала Сара, хотя и собственные ее руки уже были распарены и стерты. Она отступила от котла на дощатый настил у корыт, пропуская Полли. Затем щипцами выудила из крахмала шейный платок и стала наблюдать, как падают с него в корыто студенистые капли.
Глаза и нос у Полли покраснели и распухли после нагоняя, полученного от миссис Хилл за неубранный двор. Энергично пошуровав в котле палкой, Полли подергала нижнюю губу кончиками пальцев с коротко остриженными ногтями и принялась жаловаться. Ведь ей же нужно было утром развести огонь, поставить воду, а там подоспело время воскресного обеда. Пока поели, уже совсем стемнело, а кто ж пойдет впотьмах прибирать за свиньями? И разве не ей велели после ужина отскребать кастрюли? Вон все пальцы стерла себе этим песком. И вообще, если поразмыслить, виновата не она, а тот растяпа, что плохо закрыл свинарник, недовернул щеколду, так что гадкой хрюшке всего и оставалось, что поддеть ее пятачком! В том, что Сара упала и разлила воду, нужно не Полли винить, – девочка огляделась и понизила голос, чтобы старик ненароком не подслушал, – а самого мистера Хилла, ведь за свиней-то он отвечает! Стало быть, он и должен был за ними прибрать! Да и какой прок от этого старикана? Лучше бы им лишнюю пару рабочих рук, все ведь об этом только и твердят! Так за что же тогда ей влетело, коли она ни в чем не виновата?
Сара кивала, хмыкала сочувственно, а сама уже довольно давно перестала вслушиваться в горестные сетования товарки.
К тому времени, как стрелки часов в холле добрались наконец до четырех и часы пробили, мистер и миссис Хилл уже накрывали в столовой, как было принято в дни стирки, холодную закуску для господ – остатки воскресного жаркого. Обе служанки тем временем развешивали белье на лужайке. На осеннем холоде от мокрой ткани валил пар. У Сары дрожали руки, потрескавшуюся кожу стянуло и щипало, одна из ранок кровоточила; девушка облизала ее, чтобы не запачкать выстиранное. На миг она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям: горячий язык на холодной коже, саднящая трещина, соленая кровь, теплые
«Нильская вода», название светлого, изжелта-серого оттенка зеленого цвета (
