буквально околдовал меня своей грозной, хищной красотой. А может, он вовсе не такой уж замечательный, а просто остался таким в моем прошлом, детском воображении? Короче, пусть отдает. Там разберемся.
– Ножа я вам не отдам, ребятки, – неожиданно твердо сказал Овсянников, и мы с Генкой переглянулись: «шо, опять?».
И тут его жена Эльза, все это время молча и с неодобрительным видом сидевшая в сторонке, закрыла лицо ладонями и, спотыкаясь, вышла из комнаты.
– Чего это она, а? – пьяно удивился Генка.
Овсянников молча опрокинул стопку водки, выдохнул, не закусывая и, глядя в стол и медленно выговаривая слова, сказал:
– Вашим ножом. Мой сын. На танцах. Порезал одного парня. Он не выжил. Кровью истек. Так что Васька мой. Теперь на зоне, уже шесть лет как. А Гришка в могиле. Вот чё ваш нож натворил, блин!
Овсянников скрипнул зубами, уронил голову на руки и почти тут же захрапел.
Мы с Генкой тихо встали из-за стола и, слегка пошатываясь, прошли на выход. Жена Овсянникова проводила нас враждебным взглядом, и на наше «До свидания!» ничего не сказала…
Собственно, мы-то тут причем, а?
Доктор по железу
Из армии на гражданку все возвращаются с какими-то специальностями. Меня в нижнетагильской стройбатовской учебке за полгода выучили на электросварщика, и оставшиеся до дембеля полтора года я варил всякую фигню на сугубо, и не очень, секретных военных объектах, и домой вернулся с корочкой сварного четвертого разряда.
Такому спецу в родной деревне обрадовались. Нет, сварщик до меня здесь имелся, но самоучка, и все, что он не приваривал, через какое-то время отваливалось. Причем порой в самые неподходящие моменты: то на пахоте, то на сенокосе или там уборке зерновых.
Так что мне не дали отгулять даже мой положенный дембельский месяц, а потащили на работу ровно через пару недель после того, как я повесил свою шинель с черными погонами в сенях (потом у меня ее выпросил завклубом – для художественной самодеятельности).
Я бы, может, с удовольствием погулял и подольше, но как назло, бригадир тракторной бригады жил с нами по соседству, у нас даже забор был общим. И Палычу ничего не стоило заглядывать к нам на дню по два-три раза, чтобы справиться о моем самочувствии. Захаживал и управляющий, все по тому же вопросу.
И вот когда они убедились, что всего через неделю я бросил квасить, а уже вовсю вкалываю дома по хозяйству (дрова там пилю, в сарае убираюсь), а вечерами трезвый прихожу в клуб, снова надавили на мать с отцом, и те сказали мне:
– Все, сынок, иди завтра в контору, а то Палыч у нас уже в печенках сидит.
Ладно, пошел. Управляющий заставил меня написать заявление о приеме на работу, в тот же день меня свозили на центральную усадьбу на инструктаж по технике безопасности, где я и еще трое или четверо сварных подремали на нудной часовой лекции инженера по ТБ, расписались в подсунутом журнале, и разъехались по домам.
