на другой бок, боль станет меньше. Проделать это было не так-то просто. Нужно было проснуться, вытянуть руку, чтобы распрямить плечевой сустав и уменьшить сопротивление, ухватиться за металлический прут в спинке кровати и только тогда поворачиваться, как удобно. То ли это и впрямь помогало, то ли срабатывало самовнушение, но ненадолго боль действительно утихала. Минут на двадцать, на полчаса. Потом все повторялось.
Но и в эти малые отрезки ей не было покоя. Возможно, дело было в неполноценности поверхностного, неглубокого сна, возможно, в общей усталости измученного организма. Так или иначе, ее преследовал один и тот же, бесконечно повторяющийся, реалистичный до холодного пота, кошмар.
Она бежит по узкой заснеженной тропинке куда-то вниз. Босиком, в своей ночной сорочке. Это широкий овраг. Наверное, очень широкий, потому что вдали виден перекинутый через него мост. По мосту едут машины, их можно угадать по мелькающим включенным фарам, ведь зимние утренние сумерки еще не кончились. Там люди, там движение и жизнь. А она одна, мчится на пределе дыхания, прямо в реденький еловый лесок на дне. Если удастся его миновать, а потом взбежать по тропинке наверх, в просыпающийся город, она будет спасена. Но то, от чего она спасается, больше и быстрее нее. Это страшное, безмолвное нечто за ее спиной, оно догоняет, тянет волосатую лапу и вот-вот схватит. Когда-то оно было человеком. Маленьким, миленьким, розовеньким, в перетяжечках, младенцем. И вот ведь что непостижимо – завтра оно снова будет человеком… А для нее никакого завтра не будет, если она не одолеет этот овраг.
На плечах у нее какая-то тяжесть. Рюкзак. Звериным инстинктом она понимает, что ноша тормозит ее, мешает, к тому же так преследователю удобнее всего схватить ее. Не смея остановиться, она передергивает плечами, лямки сползают, рюкзак соскальзывает и остается позади, на тропинке, как маяк, как след из хлебных крошек.
Уловка запоздала. Монстр с человеческим лицом уже слишком близко. Она почти чувствует затылком его учащенное дыхание. У них обоих – и у хищника и у жертвы – кипит в крови адреналин. Только он бодр и весел, погоня его радует, возносит на пик существования. Он затем и родился, чтобы настигать и убивать. А она уже выбилась из сил, их не хватит, чтобы подняться в гору.
Она круто сворачивает в сторону, петляет между колючих веток в надежде спрятаться. И вдруг останавливается.
Лесок мал и просвечивается насквозь. Там, где зеленые лапки не переплелись меж собой, снег мог падать свободно. Сугробы образовали причудливый лабиринт между темными пятнами голой земли вокруг стволов елей. Это красиво даже в невыразительном сером утреннем свете. Она стоит и всматривается в этот белый, нетронутый городской копотью снег, словно уже неживая.
И она видит, как снег меняет цвет. Он напитывается розовым, как губка водой. Один, два, пять – из снега начинают бить алые фонтанчики. Темные плотные струйки взметываются невысоко и падают обратно, пропадая в сплетении миллионов снежинок. Она
