как и многие другие его гипотезы. В то же время следует отметить, что нарисованный им портрет Иофора в целом совпадает с тем портретом тестя Моисея, которые рисуют еврейские источники (и которым, кстати, тоже нет никакого фактического подтверждения).
Мидраш утверждает, что Иофор и в самом деле был одним из величайших мудрецов и мистиков своего времени, посвященным в мистерии самых различных языческих культов. Жажда обретения истинной веры сжигала его на протяжении всей жизни, и в поисках нее он побывал в вавилонских, ханаанских и египетских храмах. На определенном этапе своей жизни Иофор достиг высокого положения среди египетского жречества и вошел в число ближайших советников фараона. Однако жизнь при дворе непредсказуема и, попав в немилость к фараону, Иофор, как и в свое время Валаам, вынужден был бежать из Египта в Мадиам. Здесь он, повествует далее мидраш, был принят с огромным почетом и вскоре и в самом деле стал первосвященником в главном храме Мадиам.
Однако чем дальше, тем больше Иофор приходил к мысли о бессмысленности служения идолам. Он еще не созрел до идеи существования только одного Бога-Творца Вселенной, не имеющего зримого образа, но уже ощущал всю ложь и фальшь язычества, и в конце концов отказался вести службы в мадиамском храме.
Понятно, что этот его шаг вызвал взрыв ненависти и озлобления у мадиатян, решивших в ответ подвергнуть Иофора остракизму. Отныне никто из мадиатян не должен был с ним общаться; с ним запрещено было родниться; более того – к нему было запрещено наниматься в пастухи, и ему не оставалось ничего другого, как послать пасти скот своих семерых дочерей. При этом местные скотоводы чинили им всяческие препятствия, и у колодца – этого главного центра жизни в пустыне – бедные девушки вынуждены были ждать, когда все пастухи закончат поить свои стада, и только после этого они могли подвести к водопою своих овец, так что возвращаться домой им зачастую приходилось затемно.
Однако в один из дней дочери Иофора решили прийти к колодцу пораньше и напоить овец прежде, чем у него начнут собираться возвращающиеся с пастбища пастухи. Они уже наполнили корыта, когда у водопоя появились мадиатяне и стали отгонять от него овец Иофора, одновременно всячески оскорбляя его дочерей и угрожая им расправой.
В этот час у колодца и появился бежавший из Куша Моисей. Разумеется, он не мог знать истинных причин столь наглого поведения пастухов, но при виде этой сцены в нем заговорило природное чувство справедливости.
В мгновение ока Моисей раскидал в стороны наседавших на девушек пастухов, дал им напоить своих овец, проводил их до дома, и тогда дочери Иофора, согласно принятым на Востоке законам гостеприимства, пригласили его войти в дом.
Нет, это отнюдь не был дом египетского вельможи или обладавшего почти безграничной властью жреца. Пол центральной комнаты глинобитного домика был покрыт соломой, а место для еды было окружено подушечками. Сам Итро сидел в углу на соломенной циновке, погрузившись с головой в чтение какого-то
