середине лета вступили мы в Варшавское герцогство, когда вдруг нас настиг приказ ждать прочие полки корпуса. Таким образом мы отдыхали дней десять, расположившись лагерем неподалеку от Мышинца. Как вы знаете, русских поляки никогда не жаловали, а особенно тогда, когда им приходилось встречать нас как победителей Буонапарта. Вся округа Мышинца была полна шляхетскими норами. Дремучие это места: леса, болота… Даже в ясную погоду меня всегда пугала мрачная красота угрюмых замков, увитых плющом и обсиженных голубями. Казалось, жизнь остановилась здесь вот уже столетие назад и даже темная вода в глубоких колодцах как будто уходила всё ниже и ниже за ненадобностью.
Недалеко от обширной поляны, которую избрали мы для палаток, у самого тракта расположилась корчма с постоялым двором при ней. Каждый вечер сходились туда из лагеря офицеры и, сидя у огромного камина, коротали время за рюмкой сливянки, которой у хозяина оказалось в достатке. Не только офицеры нашего полка заходили туда. Как раз в это время нас нагнали лейб-уланы, а также рота конной артиллерии, в которой ваш батюшка служил, – дядя чуть кивнул Невреву. – Так вот, по вечерам корчма оживала. Кому неизвестна прелесть внезапных остановок! Славное было общество.
Однажды, когда мы с приятелями только вошли и уселись за дубовый непокрытый стол, до нас донесся разговор незнакомых улан, сидевших от нас в самом близком расстоянии:
«– Говорю же тебе, она красавица необыкновенная. Я в городе краем глаза видел ее давеча. Это прелесть что такое!
– Но я слышал, – вставил его товарищ, – что она нигде не показывается одна.
– Совершенно верно, старый граф всюду сопровождает ее. Не то чтобы в город, даже по саду одна не гуляет.
– Откуда тебе известно?
– Пан Михальцев сказывал вчера. Он мне ее и показал».
Мы беседовали между собой, но обрывки этого разговора все время достигали нас. Эдак через час компания была уже в подпитии, мы тоже времени не теряли. Вместе с тем мы всё с большим интересом прислушивались к голосам за соседним столом:
«– Прозоров пробовал третьего дня – ты же знаешь Прозорова – так его чуть собаки не задрали.
– Могу себе представить, – со смехом сказал худой бледный уланский поручик.
– Господа, – обратился я к ним, – простите наше с товарищами любопытство, но о чем идет речь?
– О-о, это прямо-таки загадочное дело, – хором ответили несколько голосов. – Так вы ничего не знаете?
– Ничего, – ответил я.
– А между тем уже есть серьезно раненые, – пошутил поручик».
И вот что мы услышали: в четырех с небольшим верстах от нашей корчмы находилась усадьба старого графа Радовского. Он еще во время польского возмущения 1794 года был схвачен Суворовым и отпущен под честное слово никогда не поднимать оружия против России. Слово свое он сдержал, но с тех пор безвыездно сидел в своем замке, окруженный несметными гайдуками и дворней. Во время
