что она скажет что-нибудь, но она молчала. Тогда он продолжал:
– Ты знаешь, Аспазия, я освободил тебя в Мегаре из очень неприятных затруднений, я привез тебя сюда в Афины, я дружески принял тебя у себя в доме, я много для тебя сделал, а теперь, скажи, какую благодарность получил я за все это?
– Тот, кто требует благодарности таким образом, – отвечала Аспазия, – тот желает платы, а не благодарности и ты также, как я вижу, хочешь, чтобы тебе заплатили за то, что ты сделал для меня. И, как кажется, твои благодеяния имеют определенную цену, но, напрасно, Гиппоникос, ты не объявил этой цены вперед, теперь же ты сердишься, как торговка на рынке, за то, что твоя цена слишком высока для покупателя.
– Не извращай дела, Аспазия, – возразил Гиппоникос, – ты знаешь, что это я покупатель и за твое расположение я готов был заплатить всем…
– В таком случае я – товар! – вскричала Аспазия. Хорошо, пусть будет так – я товар! Если ты хочешь, меня можно купить…
– За какую цену? – спросил Гиппоникос.
– Всеми твоими богатствами тебе не заплатить ее, – возразила Аспазия.
– Это только слова, – сказал он и его лицо снова приняло добродушное выражение. – Тебя более нельзя купить, вот и все! Другой купил тебя, какой ценой – это твое дело, и так как этот другой – великий Перикл, то я не сержусь ни на него, ни на тебя. Я люблю Перикла и желаю ему всего хорошего, он некогда сделал мне большое одолжение, которого я никогда не забуду: он избавил меня от несносной жены, которая была в то время еще хороша, но также несносна, как и теперь. Он избавил меня от Телезиппы, да вознаградят его за это боги!
Сказав это, Гиппоникос встал и удалился.
Первой мыслью Аспазии после его ухода было то, что ей неприлично дальше пользоваться гостеприимством Гиппоникоса. Она позвала свою рабыню, приказала нагрузить пару мулов вещами и отвезти их к милезианке, жившей уже несколько лет в Афинах, которая была подругой матери Аспазии, и теперь любила почти материнской любовью свою соотечественницу.
Послав поблагодарить Гиппоникоса за гостеприимство и сообщить о своем решении оставить его дом, Аспазия переоделась в мужское платье и отправилась в сопровождении раба посетить Перикла в его доме. До сих пор она еще не решалась на подобный шаг, но в этот день она с нетерпением желала повидаться с другом, чтобы посоветоваться с ним.
Вскоре после ухода Аспазии, слуга сообщил Гиппоникосу, что пришел раб от Пирилампа и принес павлина, предназначенного для милезианки. Гиппоникос ничего на свете так не ненавидел, как павлинов Пирилампа и, если бы он последовал первому движению своего раздраженного сердца, то сейчас же свернул бы шею птице, но он ограничился только тем, что сказал, нахмурив брови:
– Милезианка уехала, и я не знаю куда она отправилась: отнесите павлина в дом Перикла – без сомнения птица куплена им.
В это время Аспазия, по дороге к Периклу, дошла до Агоры. Поспешно пробираясь сквозь толпу незнакомых людей, она вдруг встретила
