работать. Когда-то эта женщина обладала едва ли не лучшей памятью в городе. В каком-то смысле так оно было и сейчас.
– Мама, мне нужна помощь. Думаю, должно произойти что-то ужасное. И не могу понять, ужаснее ли оно, чем то, что уже происходит.
Мать подпилила кусок сланцекорника и сдула пыль.
– Наш народ рассыпается на части, – продолжила Эшонай. – Наши силы истощаются. Мы переселились в Нарак и выбрали изматывающую войну. Она вылилась в шесть лет постоянных потерь. Люди начали сдаваться.
– Это нехорошо, – сказала мать.
– Но какова альтернатива? Играть с вещами, которых лучше не трогать, – с тем, что может обратить на нас взор Несотворенных.
– Ты не работаешь, – проговорила мать многозначительно. – Не будь как твоя сестра.
Эшонай положила руки на колени. Не помогло. Видеть мать такой…
– Мама, – обратилась она в ритме просьбы, – почему мы покинули темный дом?
– Ах, Эшонай, это старая песня. Темная песня, не для ребенка вроде тебя. Ты ведь даже не достигла дня первого преображения.
– Я достаточно взрослая. Прошу, расскажи.
Мать подула на сланцекорник. Неужели она наконец-то потеряла и эту последнюю часть былой себя? У Эшонай упало сердце.
– Миновали давно те дни, когда обиталищем нашим был темный дом, – негромко пропела мать в одном из ритмов воспоминания. – Последний легион – вот как мы звались тогда. Воины, которых послали сражаться на самые дальние равнины – сюда, где некогда было государство, а теперь остались лишь развалины. Свобода для большинства из нас умерла. Формы, неведомые ранее, были навязаны нам. Формы силы – да, но также и формы подчинения. Боги командовали, а мы подчинялись – всегда. Всегда.
– Не считая того дня, – сказала Эшонай в унисон с матерью.
– Дня бури, когда Последний легион сбежал, – продолжила песню мать. – Трудна была избранная тропа. Воины, испытавшие прикосновение богов, сумели лишь погасить разумы свои. Искалечив себя, мы обрели свободу.
Спокойная, звучная песня матери танцевала вместе с ветром. Когда мать пела другие старые песни, она казалась хрупкой, а теперь выглядела собой. Родительницей, которая время от времени ссорилась с Эшонай, но одновременно той, кого Эшонай всегда уважала.
– Это был дерзкий вызов, – пела мать, – когда Последний легион отказался от разума и власти ради свободы. Они рисковали забыть все. И потому сочинили песни – сотню историй, которые можно было рассказывать и помнить. Я рассказываю их тебе, а ты – своим детям, и так до тех пор, пока снова не будут открыты формы.
А потом мать пустилась петь одну из ранних песен – о том, как их народ строил свой дом на руинах брошенного королевства. Как они расселялись, изображая дикарей. Таков был их план, позволявший прятаться или, по крайней мере, не быть у всех на виду.
Песни многое упускали. Последний легион не знал, как превращаться во что-то иное, кроме тупиц и брачников, – по крайней мере, без помощи богов. Откуда же
