недалеко от огромного купальского костра, а под березкой лежало соломенное чучело Ярилы, украшенное цветами и лентами
– А вот и мы, – выдала, смеясь, Глаша, – весело-то как у вас тут! —
– Погляньте-ка, наша ведьмочка пожаловала, – Маняха, отодвинув от себя крепкой рукой щуплого парня, до этого, как-то не очень уверенно прижимавшего ее за место, где предполагалась талия, поднялась с бревна у костра и, подбоченясь, встала напротив Лизы, -Лешего за спиной не привела, аль черта лысого? – оборачиваясь, крикнула Маняха в толпу молодежи, откуда послышались редкие смешки. Лиза даже несколько замешкалась, обычно встречали ее здесь более доброжелательно.
– Да будет тебе, Манях, – миролюбиво осадила молодуху Глаша, – не к тебе, чай, в гости зашли, пропусти уж. Твоего интереса нам точно не надобно, – уже с насмешкой добавила Глаша. И здесь раздался дружный хохот окружающих. Маняха, услышав за спиной смех и поняв, что продолжения темы не ожидается, лишь хмыкнула.
– Ладно, не боись, проходи, не тронем, – отходя в сторону, освобождая проход к костру, бросила она уже несколько успокоенная, но еще с явно не прошедшим пылом задиры. Но, как не крути, быть предметом потехи Маняхе тоже не хотелось. Она, молча, вернулась на бревно и резко прижала к себе щуплого парня.
«Хоть такой, да всё мужик под боком, не одиночка-вдовушка забытая», – читалось на лице Маняхи. Давняя эта была история – неприкрытая страсть Маняхи к Петру. Изводилась в девках сама, сохла по парню, ему прохода не давала, открыто ревновала чуть ли не ко всем девушкам села, а уж, как ревновала к молодой графине. Стала даже посмешищем, когда в наезды ее в село сидела под окнами старостовой избы, словно сторожевой пес. Та была частой гостьей в доме старосты общины. Сначала с отцом наведывалась, а потом и сама стала заезжать, причины к тому были, помимо дружбы с Глашей еще и дела серьезные с больницей и школой. А когда во время обсуждения на очередных сельских посиделках персоны графини, Петр не выдержал и высказал, всё что думал о Маняхе в совсем нелицеприятных для нее выражениях, выскочила замуж за первого посватавшегося к ней парня, благо родители Маняхи не бедствовали, и желающих привести в свой дом невесту с завидным приданым вполне хватало. Видимо одиночество подпирало пышущую здоровьем и женской энергией молодую вдову и опять вспомнилось, казалось, давно похороненное былое, вот и вскинулась по старой памяти на Лизу. Лиза сызмальства зналась с селянами, не кичась своим происхождением, но никто даже не пытался пересечь черту, разделявшую их и ее круг, а уж Петр вообще был ее тайным ангелом-хранителем. Лиза, конечно, понимала, почему ее никто не трогает из деревенских, ведь в лесах она не была защищена ни от кого, ни от лихих людей, и залетных и местных, в окрестных деревнях тоже не святые ангелы жили и что, кому в голову стукнет при
