наконец увидит. Всё это теперь ушло. Он прошел сквозь время, чтобы узнать, что она умерла, дожидаясь его и глядя на него, каждый день, каждый месяц, каждый год.
Наверняка, он много раз мог увидеть её в двери. Тот туманный, размытый образ, который часто мерещился в мерцающем дверном проёме. Это наверняка была она, конечно она – его Настюша.
– Старик, я не хочу жить, – сдавливая комок в горле, сказал Степан.
– Ну что ты, что ты? Жизнь на этом не заканчивается. Еще дефок много кругом, ты мне, старику поверь, верняк встретишь.
Но Степан уже не слышал. Он допил чай и поплёлся за стариком в дом Насти. Там увидел фотографии. Странно – среди них не нашлось ни одной, где бы она выглядела старше, чем тогда. Хотела, чтобы он не видел её старой, а сохранил образ молодой и веселой девушки, с которой они встретились первый раз. Встретились… совсем недавно… но так чудовищно давно… тогда, на фестивале, у куста альстромерии.
На земле лежал снег – белый, яркий, сверкающий. Низко над горизонтом висело прибитое к небу солнце. Февральский мороз сковал воздух. Степан дошел до стены, посмотрел на нее еще раз. Подумал, что может быть, и она приходила также, как он сейчас, также трогала дверь и также горько ей было уходить. Он отправился дальше, вышел на самую середину поля и упал в снег.
* * *
Доктор Мозель, узнав о том, что Степана чуть не проворонили, сокрушался и ругал всех своих безалаберных ассистентов. Прощения им не было. Пятьсот двадцать три года они ждали Степана, чтобы спросить, что он видел, что думает про нынешний мир и многое другое, а тот вышел без их ведома, попал на какого-то чокнутого старика, наплёвшего ему невесть что, а затем едва не замерз в поле. И это прямо у них под носом.
– Ты пойми, Вахтанг, у нас люди на десять лет отстают. И из окна после этого прыгают. А тут пятьсот двадцать три! Вы должны были там пост выставить. Караул! Вечного солдата! Что угодно! Бдеть денно и нощно! А старик хорош! Молчать надо было про девку! изо всех сил молчать! Пока клона не сделаем – глухо-наглухо молчать! Немедленно ко мне! Как только в себя придет, сразу же. Что же вы всё гадите и гадите, черти лысые? И когда, тудыть вас так, будет готов мой баллон? Я когда отправлял задание? Забыли? А, помните! Да, вы заездили проволочками, сколько ждать?! Если завтра у меня на столе не будет этого-черт-возьми баллона, я на вас такую жалобу напишу! Прямиком в главк! Поняли меня?
– Да, – сухо ответил телефон.
– То-то же! Жду.
Мозель отшвырнул трубку в сторону.
Через час в дверь постучали.
– Войдите, войдите. Степан!? Заходи, Степан, располагайся, вот у нас тут диванчик есть. Садись на диванчик, расслабляйся. Петрович, – обратился он к охраннику, – спасибо тебе, дорогой, дальше мы сами разберемся.
Степан вяло дошел до дивана и аккуратно присел. Мысли в голове путались и реальность никак не могла занять свое место в сознании. Он осмотрелся. Лаборатория показалась вполне безопасной. В воздухе
