а был-то по-настоящему нужен когда-то давно только своей маме-лошади, за которой бегал он нескладным жеребенком, только усугубили ее плаксивое настроение…
Кира, хотя и раздумывала, все-таки ответила на вызов Дениса, но по ее интонации он тут же сообразил, что предложение его, с которым он осмелился снова попытать счастья, будет отвергнуто, и, щадя себя, соблюдя несколько приличий, быстро попрощался.
Этот голос, так некстати возникший из прошлого, привел Кирины и без того смятенные чувства уже в полную чехарду, и некоторое время она испытывала и легкую досаду, и желание какого-то теплого, по-настоящему человеческого участия. Ей было жалко себя, она ощущала себя маленькой соринкой, заброшенной в этот поток мокрых автомобилей, из которого не было никакого исхода, и больше всего на свете в эти мгновения ей хотелось съехать на обочину, отпустить руль и положить голову на плечо кому-то сильному, кто сможет утишить ее печали. Не отрывая взгляд от дороги, большим пальцем левой руки она листала телефонную книжку, и на каждое ее движение аппарат отзывался бодрым писком. И вот получалось как-то так, что во всем огромном мире, наполненном друзьями, знакомыми, поклонниками и просто нужными и полезными людьми, только один человек – это ей подсказывал инстинкт – мог помочь ее горю. А в том, что ее постигло самое настоящее, беспросветное горе, она была так же свято уверена, как в том, что мужчина рожден служить женщине.
И того номера, который хотелось набрать, здесь не было, а был он дома у мамы в старинной, заведенной еще, наверное, в начале семидесятых записной книжке в обложке из синего дерматина, да еще, пожалуй, навсегда в ее собственной голове. Уже пошла седьмая неделя, что Алексей был в Москве, но до сих пор он так и не позвонил. И при мысли о том, что придется звонить ему самой, Кира испытывала легкое, изумлявшее ее волнение. И эта мысль, казавшаяся прямо-таки безумной, настолько захватила ее, что она никак не хотела ее отпускать, обдумывая ее снова и так и эдак, как будто это была некая чудодейственная таблетка от сумасшествия.
И вдруг неожиданный звонок Дениса предстал перед ней в новом значении, которое не сразу пришло ей в голову. «Они всегда все чувствуют, – подумала она. – Это же такой закон». И тут же, словно в подтверждение ее догадки, позвонил Митя, и разговаривал долго и участливо, и спрашивал, где она и что делает, и даже назвал ее котенком, чего не случалось уже весьма долгое время.
И то волшебное чувство обещания чего-то радостного, свежего, посетившее ее на Крите, снова как бы овеяло ее легким мановением.
Когда Алексей думал о Кире, вообще о том, что и как случилось с ними когда-то, он предполагал, что, возможно, ему предстоит еще ее увидеть, как, впрочем, допускал и обратное. Встречи с Кирой он и боялся, и желал ее. Когда она позвонила, они поговорили так, словно бы последний раз общались только накануне. Он ждал сердцебиения, каких-то значительных знаков, – ведь почти девять лет они не слыхали
