он носил черный широкий плащ и левым рукавом часто вытирал перо, а правым свой влажный нос.
– Что это такое, мальчик? – спросил Кнепс, показывая на букву «А».
Я внимательно посмотрел на нее, и мне показалось, что в незнакомом знаке я узнал один из иероглифов отца, а потому ответил:
– Это половина мешка.
– Половина мешка? Ты больше чем наполовину дурак. Это буква «А».
– Нет, половина мешка; так говорил отец.
– Значит, твой отец был такой же дурак, как ты сам.
– Отец знал, что такое половина мешка, и я также знаю: это половина мешка.
– Говорю тебе, это буква «А», – в бешенстве закричал Кнепс.
– Это половина мешка, – упрямо повторял я, и Кнепс, не смевший наказать меня в присутствии Домине, спустился со своего трона, который возвышался на одну ступеньку, и подвел меня к старшему наставнику.
– Я ничего не могу сделать с этим мальчиком, сэр, – сказал раскрасневшийся, как огонь, учитель. – Он отрицает первую букву азбуки и настаивает, что «А» совсем не буква, а половина мешка.
– Неужели ты в своем невежестве хочешь учить других, когда сам пришел учиться, Джейкоб Фейтфул?
– Отец всегда говорил мне, что такой каракулей обозначают половину мешка.
– Может быть, твой отец употреблял эту букву для обозначения меры, о которой ты говоришь, как в математике я ставлю различные буквы для определения величин известных и неизвестных, но ты должен забыть все, чему учил тебя твой отец, и начать de nuovo[4]. Ты понял?
– Нет, не понял.
– Тогда, маленький Джейкоб, знай, что «А» изображает букву А, и что бы ни сказал тебе мистер Кнепс – верь. Вернись на свое место, Джейкоб, и повинуйся.
Глава IV
Наполнение карманов – такое же преступление, как и опустошение их, и влечет наказание. Ранние впечатления отдаляются.
Я не расстался с м-ром Кнепсом, пока не просмотрел всей азбуки, потом вернулся на мое место и стал раздумывать о странной сложности форм, составляющих ее. Мне было жарко, и меня стесняли мои башмаки, всегда служившие для меня предметом отвращения, с тех пор как я впервые надел их. Я снял сначала один, потом другой и на время позабыл о них. Между тем мои соседи-ученики толкали их ногами от одного к другому, и таким образом они очутились подле кафедры учителя.
Наконец я стал отыскивать их повсюду и скоро увидел как один из средних мальчиков, сидевших подле Домине поднял мой башмак и тихонько опустил его в карман сюртука наставника, душа и внимание которого отсутствовали. Через несколько времени тот же ученик подошел к м-ру Кнепсу, задал ему какой-то вопрос и, слушая ответ, положил мой второй башмак в его карман, потом вернулся на место. Я ничего не сказал. Наступило время окончания ученья. Домине посмотрел на часы, высморкался, сложил большой носовой платок и торжественно произнес. «Пора порезвиться!» Он ежедневно повторял эту фразу, а потому все понимали
De nuovo – заново (лат.).
