он, – имеются еще более убедительные доказательства. Взгляните на картинку, изображающую ваше лицо. Видите подпись, сделанную его собственной рукой? Я тотчас же узнал этот почерк и, проглядев его Корнелия Непота, заметил, что первый белый листок вырван. Вот книга, сэр, заметьте, как белая страница хорошо прилегает к остаткам бумаги в книге.
– Вижу, и мне очень грустно, – сказал Домине. – Джейкоб Фейтфул, ты уличен в неуважении и лжи. Нужно приступить к наказанию.
– О сэр, неужели вы не позволите мне оправдаться? – ответил я. – Неужели меня высекут, не выслушав меня?
– Это было бы несправедливо, – возразил Домине. – Но как ты можешь защитить себя?
– Позволите ли вы мне взглянуть на карикатуры? – спросил я.
Домине молча передал мне рисунки, и я с первого же взгляда узнал в них карикатуры Барнеби. Ободренный, я смело сказал:
– Это рисунки Барнеби Брейсгирдла, сэр, а не мои. Никогда в жизни не нарисовал я ни одной карикатуры.
– Так точно ты уверял, что и рисовать не можешь, Джейкоб Фейтфул, а потом доказал противное. Но, уверяю тебя, я от всей души желал бы, чтобы ты оказался невиновным.
– Не угодно ли вам спросить мистера Кнепса, кто и когда дал ему рисунки. Их очень много, – сказал я.
– Мистер Кнепс, ответь на вопрос Джейкоба Фейтфула, – предложил Домине.
– В течение последнего месяца мне их в различное время приносили различные мальчики, – был ответ.
По моей просьбе Кнепс указал мальчиков, приносивших карикатуры.
– А Барнеби Брейсгирдл не давал вам ни одного листка, мистер Кнепс? – спросил я, заметив, что он не назвал Барнеби.
– Нет, – ответил Кнепс.
– Относясь с уважением к моему Непоту, я написал свое имя в тот день, когда вы мне дали эту книгу, но слово «fecit» и карикатура на вас начертаны не мной.
– Ты ничего не доказал, Джейкоб, – возразил Домине.
– Нет, кое-что доказал, сэр. Не в субботу ли я просил вас дать мне карандаш для рисования?
– Да, помнится, в прошлую субботу.
– А мистер Кнепс накануне сказал, что я хорошо рисую. Почему же он не показал вам моих карикатур, которые, по его же собственным словам, он собирал в течение целого месяца?
– Ты задаешь хитрые вопросы, – произнес Домине. – Ответь, мистер Кнепс.
– Я хотел добыть больше улик, – ответил Кнепс.
– Ты слышишь, Джейкоб Фейтфул?
– Скажите, пожалуйста, сэр: слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы я без любви и уважения говорил о моей бедной матери?
– Никогда, Джейкоб.
– Теперь, сэр, будьте так добры, вызовите Джона Уильямса.
– Джон Уильямс, номер тридцать семь, подойди.
– Уильямс, – сказал я, – говорил ли он, что Барнеби Брейсгирдл нарисовал мою мать с пламенем надо ртом?
– Да, говорил.
В эту минуту мое негодование выразилось потоком слез.
