о Грушницком.
– У вас большой дар соображения. Княжна уверена, что этот молодой человек в солдатской шинели разжалован в солдаты за дуэль.
Григорий Александрович чуть усмехнулся:
– Надеюсь, вы ее оставили в этом приятном заблуждении?
Вернер тонко улыбнулся:
– Разумеется.
– Завязка есть!
– Я предчувствую, – сказал доктор, – что бедняга Грушницкий будет вашей жертвой.
– Жертвы уже есть, они в местном морге.
– Вам не откажешь в мрачном чувстве юмора.
– Может, каламбур и не хорош, но давайте к делу. Что еще вы слышали у Лиговских?
– Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ответил, что она, наверное, встречала вас в Петербурге, где-нибудь в свете. Я назвал ваше имя, и оно оказалось ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума, – Вернер пристально взглянул на Печорина, словно ожидая от него объяснений, но тот не повернул головы. – Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя к светским сплетням свои замечания. Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе. Если хотите, я вас представлю.
– Помилуйте! – Григорий Александрович улыбнулся. – Разве героев представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной смерти.
– А вы уж себя в главные герои записали?
– Конечно, доктор. Не оставаться же в собственном сочинении на вторых ролях.
– И вы в самом деле хотите волочиться за княжной?
– Напротив, совсем напротив!
– Тогда что?
– Я, доктор, никогда сам не открываю моих тайн. Опишите мне маменьку с дочкой. Что они за люди?
– Во-первых, княгиня – женщина сорока пяти лет, – ответил Вернер, немного подумав. – У нее прекрасный желудок, но кровь испорчена; на щеках красные пятна. Последнюю половину своей жизни она провела в Москве и на покое растолстела. Она любит соблазнительные анекдоты, и сама говорит иногда неприличные вещи, когда дочери нет в комнате. Она мне объявила, что дочь ее невинна, как голубь. Какое мне дело? Я хотел ей ответить, чтоб она была спокойна: я никому этого не скажу! Княгиня лечится от ревматизма, а дочь бог знает от чего. Я велел обеим пить по два стакана в день кисло-серной воды и купаться в разводной ванне. Княгиня, кажется, не привыкла повелевать; она питает уважение к уму и знаниям дочки, которая читала Байрона по-английски и знает алгебру: в Москве, видно, барышни пустились в ученость. Княгиня очень любит молодых людей. Княжна смотрит на них с некоторым презрением: московская привычка! Они в Москве только и питаются, что сорокалетними остряками.
– А вы были в Москве, доктор? – спросил Григорий Александрович.
– Да, я имел там некоторую практику.
– Продолжайте.
– Кажется, я все сказал… А, вот еще: княжна любит рассуждать о чувствах, страстях и всем в том же духе. Она провела одну зиму в Петербурге, и он ей не понравился, особенно
