– это доктор наш местный. Немец из Николаевской колонии. Вернее, папаша его был оттуда, а этот уже пятигорский.
– Что за колония?
– Неужто не слышали? – удивился князь. – У нас тут три колонии инородцев. В начале века в окрестностях поселились выходцы из Шотландии, а потом немцы основали Каррас. Там в основном из Поволжья живут. А в 1819 году появилась Николаевская колония, тоже немецкая. И еще в окрестностях Верблюда – это гора такая – поселились итальянцы. Выращивают виноград, ну и гонят свои вина, конечно. Весьма недурственные, кстати. Мне вот недавно презентовали по случаю ящик красного, так я вам доложу, не хуже тех, что в столицах наших подают. Скоро, глядишь, поставки наладят и потеснят иных.
– Понятно. – Григорий Александрович кивнул, давая понять, что информации вполне достаточно. – Где мне найти этого Вернера?
– А он тут неподалеку, – снова помрачнел Михаил Семенович, возвращаясь мыслями к убийствам, грозящим испортить высочайший визит. – Второй дом направо. Я вам дам провожатого.
Однако Григорий Александрович уходить не торопился.
– Что за человек этот доктор? Хороший специалист, по крайней мере?
– Очень интересный субъект! – усмехнулся Скворцов. – Вам, голубчик, непременно понравится.
Печорин насторожился.
– Почему это?
– Ну, во-первых, он скептик и материалист, как почти все медики, а кроме того поэт, хотя в жизни, я думаю, не написал и двух стихов.
– Неужели?
Князь кивнул.
– Именно. Все изучал, по его собственному выражению, живые струны человеческого сердца, как изучают жилы трупа, но так и не научился пользоваться своим знанием. Обыкновенно Вернер исподтишка насмехается над своими больными, демонстрирует цинизм, но мне рассказывали, что однажды видели, как он плакал над умирающим солдатом. Это было во время войны.
– Так он служил?
– Служил. Правда, недолго. Вернер мечтает о миллионах, но при этом ради денег не хочет сделать лишнего шагу.
– И вы находите его интересным субъектом? – Печорин был слегка разочарован.
– Знаете, он мне как-то сказал, что скорее сделает одолжение врагу, чем другу, потому что это значило бы продавать свою благотворительность.
– А у него злой язык, – заметил с легкой улыбкой Григорий Александрович. – Это уже получше миллионов.
– Да, – согласился Скворцов. – Но сейчас доктор переживает совсем плохие времена.
– Отчего так?
– Его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих больных.
– И те взбеленились?
– Почти все отказались от его услуг. Приятели доктора пытались восстановить его доброе имя, но напрасно. Так что, если бы не государственная служба, пришлось бы нашему эскулапу менять род деятельности. Уж не знаю, на какой только. По-моему, Вернер, кроме медицины, ничего не умеет. А ведь прежде, когда он только здесь появился,
