вам за документ тысячу пятьсот фунтов.
– Я не собираюсь его продавать. Мне известно, зачем он понадобился вашему клиенту и как это отразится на моем сыне и на мне.
– Вы ошибаетесь. Моему нанимателю небезразличны ваши интересы и интересы ребенка. В самом деле, у него есть к вам еще одно предложение: он желает взять у вас ребенка и за свой счет дать ему образование.
– Нет, – вскричала матушка, хватая меня за руку, – этого-то я всегда и боялась. Немедленно покиньте мой дом.
Посетитель нахмурился.
– Мадам, я не привык к такому обращению.
Нарядное белье, цепочки и брелоки взывали, на мой взгляд, к большему уважению.
– Мама, нельзя быть такой невежливой.
– Помолчи, Джонни. Ты не понимаешь.
Мистер Барбеллион встал и направился к двери. На пороге он сказал:
– Думаю, вам придется горько пожалеть о вашем нынешнем поведении.
– Видишь, Джонни? Он мне угрожает!
Мистер Барбеллион пожал плечами и презрительно фыркнул. Тут же появилась Биссетт (она, видно, топталась в коридоре) с его шляпой, тростью и рединготом.
С мимолетным поклоном он проговорил:
– Всего хорошего. Ваша замечательная служанка меня проводит.
Дверь за ним закрылась, мы с матушкой испуганно уставились друг на друга.
Немного помолчав, она воскликнула:
– Значит, теперь ему известно, где я!
– Кому?
Словно только что меня заметив, она спросила:
– Мистер Барбеллион еще не ушел? – Ясно было, что нет: из холла доносились голоса. – Пока он не уйдет, я не почувствую себя в безопасности. Безопасность! О безопасности нам теперь придется забыть. Как же мне не пришло в голову сказать, что я его уничтожила, ведь я уже думала так поступить!
– Мама, – отчаянно взмолился я, – пожалуйста, скажи, что это все значит.
– Что он там внушает Биссетт? Слушай!
Тут со стуком захлопнулась парадная дверь. Я подошел к окну и выглянул.
– Спускается по ступеням, – доложил я.
– Слава богу!
– Расскажи. Что за опасность нам грозит?
– Ничто нам не грозит, Джонни. – Взгляд ее растерянно блуждал.
– Ты говорила ему, что мы в опасности! – Матушка отвернулась, словно бы терзаемая мукой, я почувствовал себя так, будто вонзил в нее клинок, но ранил при этом и себя самого. – И что-то не так с нашей фамилией, правда? Что?
Она мотнула головой.
– Ты должна мне признаться.
– Ничего я не скажу. Тебе нельзя доверять.
– Это неправда!
– Правда. Ты рассказал ему, что мы знаем дядю Марти. Если бы не ты, я могла бы это отрицать.
Сознание, что ей известны не все мои провинности, заставило меня тем больше обидеться:
– Это нечестно! Ненавижу тебя!
– Не
