еще до обращения к работам К. Маркса, что свидетельствует о наличии уже сложившейся у него философской концепции и о его убежденности в ее методологической пригодности для разрешения кризиса психологии. И кратким «диагнозом» этого анализа является вывод, что решение проблемы должно заключаться не в отрицании деятельности при абсолютизации сознания, и не в отрицании последнего при абсолютизации первой, и не в их механическом синкретическом синтезе, а в том, как понимать сознание и, соответственно, деятельность, и в том, что является основанием их связи.
Именно с позиций четко сформулированной проблемы он и приступает к анализу и выявлению того, что именно из марксовой концепции является значимым для психологии и для преодоления ее кризиса.
Очень характерно то (на что особенно не обращалось внимания при анализе этой статьи), что становится очевидным при сопоставлении данной статьи с другой, написанной фактически четверть века спустя, – это обращение С. Л. Рубинштейна преимущественно к ранним рукописям К. Маркса. В статье, опубликованной в томе «Принципы и пути развития психологии» (1959), это обозначено прямо в самом названии статьи как основная ее тема. В работе 1933 г. это преобладание обнаруживается только в тексте (и в соответствующих сносках).
Лишь осмысляя статью 1959 г. о ранних рукописях К. Маркса и особенно примечания к ней, можно понять, насколько идеологически опасным было такое обращение даже в конце 1950-х годов. Об этом свидетельствует тот факт, что советские философы (за единичным исключением) обходили ее молчанием. Но парадоксально то, что в 1930-х годах – первого идеологического прессинга психологической науки – это было безопасно в силу железного занавеса, отгородившего СССР от всего мира и, соответственно, от всех критиков, ревизионистов марксизма и антимарксистов, которые в значительной степени опирались на ранние рукописи Маркса. О них советские психологи в те годы попросту не знали, и потому ранние рукописи Маркса, бывшие еще задолго, до 1950-х годов предметом различных интерпретаций зарубежных авторов, не являлись предметом обсуждения российских психологов и политиков.
Для существа дела важно понять и то, в связи с чем С. Л. Рубинштейн обращается к этой работе. Именно в ней речь идет о человеке, которому принадлежит сознание и который осуществляет деятельность, т. е. об основании связи сознания и деятельности. В 1950-е годы Рубинштейн открыто вводит категорию человека как основание своей философской концепции, поскольку ее утратил советский марксизм и неадекватно интерпретировал антимарксизм (и, собственно, философская антропология, имеющая, казалось бы, его своим основным предметом изучения). В 1930-х годах Рубинштейн пока вводит проблему человека как основание связи сознания и деятельности, поэтому понятие человека используется в тексте на равных основаниях (без уточнения их различий) с понятием субъекта и личности.
Однако совершенно очевидно, что понятие субъекта употребляется в связи с задачей преодоления
