Есть ещё порох в пороховницах.
– Угу, – водка так и просилась назад.
– Ладно, давай прощаться. Хорошо посидели. Может, ещё свидимся? – он набросил пиджак.
– Может быть. Встретишь кого из пацанов – привет.
Проводил до дверей. Пожали руки. Его прощальный поклон.
По-хорошему бы – вымыть посуду и в душ, но сил хватило только завести будильник.
Спал я беспокойно. Снился Белый, но не теперешний, а прежний, из золотых шестидесятых. Он произносил вкрадчиво:
– Встаём по одному. Идём тихо, не привлекая внимания. Прорываться через Москву будем на метро.
Я отвечал вопросительно:
– Понял. Там легче затеряться в толпе?
Он смотрел с сожалением, как на больного, и уточнял со значением:
– Нет, Костя, не так. Потому что в метро есть эскалатор.
Сон повторялся много раз, измучился я смертельно.
Глава четвёртая.
Хмурое утро
Напущу я на вас неотвязные лозы,
И род ваш проклятый джунгли сметут,
Кровли обрушатся, балки падут,
И карелою, горькой карелой дома зарастут.
Голова раскалывается. А в зеркале? Мда…
Как там у поэта:
Золотая рыбка, жареный…
Нет, не так. А, вот:
Жареная рыбка,
Дорогой карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?[2]
А впереди чёртов симпозиум, а вечером фуршет. Ох, не хочу.
Но перво-наперво надо разделать добычу. Где шпаргалка? И что вчера так восхищало?
УПРЕЖДЕНИЕ – это да! Золотое слово, бегом в записную книжку. Уже не зря в Москву приехал.
Провалы. Ага, это о провалившихся агентах. Но почему с большой буквы и с вопросом? Не тормозим, дальше, дальше.
2-5 лет – за что же нынче столько дают? За провалы?
А как зажопят в метро – срок удваивается? Неясно, но здесь, как с кроссвордом: вперёд и на одном дыхании.
Продать все $. Не просто доллары, а все доллары. Ага, срок-то дают за валюту? Как в эсэсэре? Но сейчас проще, баксы отберут без церемоний. А не захочешь по-хорошему, по фаберже напинают. Или уведут к себе, а там в тиски зажмут. Тут не то что доллары – последние рубли отдашь.
А если другой смысл? Эх, Александр Павлович, эфэсбэшник тебе важную инфу слил, а ты даже зафиксировать не сумел толком.
Странно. Вроде я особо не шифровал, сокращал немного. Но что мешает? И не бодун тому виною. Где же, где барьер?
Ответ пришёл вдруг.
Пакостят две вещи. Первая – стакан. Причём не мой, а Белого, с водкой почти доверху. В последнем стакане – в нём было что-то гадкое. Так вот же он, правда, пустой. Стакан
Николай Олейников. Карась
