грохнулся на пол, расплескав вино. Задергался, зацепил ногой соседний столик, опрокинул на себя блюдо спагетти с морепродуктами, вытянулся, посинел и затих.
Вы бы видели, что тут началось! Если кто подумает, что мужчины бросились за врачом, а дамы завизжали, – ошибется. Моя соседка даже не ахнула, достала лорнет и принялась изучать лицо покойного так внимательно, словно сейчас он ей стал намного интереснее, чем прежде. Витя Могила мгновенно выхватил из-под смокинга пистолет, причем, что характерно, с глушителем. Я оглянулся по сторонам. Примерно у половины присутствующих в руках появилось оружие, а пожилой благообразный господин за соседним столиком, которого все именовали «меценатом», держал в каждой руке по гранате.
Флорентиец успокоил публику одной фразой и одним жестом – он распахнул пиджак, показывая, что не вооружен, и просто сказал:
– Это не я.
Гости спрятали оружие, спагетти с морепродуктами убрали с пола, лужицу красного вина ликвидировали, труп перенесли в соседнее помещение – и волнение улеглось. Большинство вернулись к еде, а Флорентиец, извинившись, направился к телефону и принялся звонить по разным номерам – в милицию, адвокату, знакомому прокурору, прикормленным депутатам, словом, повел себя адекватно.
Приехал прыщавый следователь Гена Чухонцев, за которым окончательно закрепилась кличка Чукча: за три года нашего знакомства он так и не раскрыл ни одного громкого дела. Или ему не давали?
Огляделся, побродил по залу, сел за наш столик, на место покойного.
– Подбросишь идейку? – спросил Гена. Я сочувствовал парню: когда он смотрел на Флорентийца, лицо у него выражало примерно следующее: «А можно, я уже пойду?». Если бы он видел, сколько оружия здесь было полчаса назад, он бы еще больше расстроился. Не любил он с бандитами связываться – а зачем в следователи подался, сам не знал. Однажды он мне признался, что мечтал пойти в балет. Ну, сегодня он потанцует, подумал я.
– Какие тут идейки? – сказал я Гене. – Отравился мужик. Или отравили.
– Отравился… – Гена вообще тугодум, все повторяет раза по три. – Как вариант. Отравился, например, устрицами. Я читал, такое бывает. Несвежая одна попалась… – Гена с надеждой смотрел на Флорентийца. Как бы хорошо все устроилось: несвежая устрица – и дело закрыто.
– Отравиться устрицами нельзя, – с достоинством сказал Флорентиец. – Самолет вылетел из Ла-Рошели, аэропорт Лалю, в девять утра. В три часа дня – Шереметьево. В семь утра поймали, в семь вечера подали. В Париж поездом и то дольше выходит.
– Отравиться нашими устрицами! – ахнул метрдотель. – Пройдите на кухню, мы при вас все откроем!
– Даже если бы отравился устрицей, – заметила француженка Ирэн, – сразу бы не помер. Через два часа в туалет бы сходил – и все. От тухлой устрицы губы не синеют.
– От вина губы синеют, – зачем-то сказал я. Я давно заметил, что от красного вина губы делаются синими. Но, конечно, не настолько.
– Цианид? – произнес Гена робко. Он неуверенно взял бутылку шато петрюса и понюхал. – Как вариант… Цианид в красное
