рукописей запрещённых книг, готовил их к отправке за границу, а также вёл переговоры с заграничными покупателями о продаже архивных материалов частным лицам и частным музеям. У «Клуба» имелось несколько хранилищ, которые не рассекречивались даже в самые благоприятные годы того времени, когда, казалось, можно всё. В его руководстве, к счастью, имелись трезвые головы, считавшие, что всякий период свободы заканчивается реакцией, и тем большей, чем сильнее до того официальная власть отпустила вожжи. Вот этот дом и был оборудован под одно из таких тайных хранилищ. О его существовании теперь мало кто знает. Многих из тех, кто его создавал, уже нет в живых.
В последние годы смутного времени в такие тайные хранилища было спрятано много книг. Тогда уже начали закручивать гайки. Вот так и оказалось, что я стал хранителем и обладателем уникума современной истории и недавнего прошлого. … Но…, вот мы уже и пришли….
Едва он произнёс эти слова, как я заметил, что мы в сенях дома.
– Всё, дальше пойдёшь сам, – произнёс старик загадочно, тронув меня за плечо.
– До свидания! – сказал я.
– Прощай, – тихо ответил он, и мне почему-то стало страшно. – Провидение само приведёт тебя к этой двери….
Я вышел из дома и обернулся на старика.
Тот стоял, освещаемый тусклым светом керосинки, глядя мне вслед, и, насколько это было видно, лицо его было исполнено печали. Я словно прочитал по лику старика исполнившую его смертную тоску. Морщины страдания, особенно отчётливые теперь, насквозь прорезали его кожу.
Немая сцена на пороге стала тяготить меня, и я углубился в сад, окружавший дом.
Уже пройдя несколько шагов, услышал я, как дуновение ветра, долетевшие до меня слова: «Прощай, сынок!» А, может быть, мне это только послышалось. Я шёл между деревьями, не оборачиваясь, – меня всё время так и подмывало перейти на бег, пуститься наутёк, – и только у калитки, за которой была улица, облегчённо вздохнул.
Едва я вышел за неё, как дружная перекличка дворовых собак встретила меня и не умолкала ещё долго, до самого перекрёстка, ведущего в город.
Теперь мне казалось, что старик за дверью исчез прежде, чем я успел отвернуться. Это казалось мне странным, и я сделал некоторое усилие, чтобы вспомнить последнюю сцену как следует, но теперь лишь здорово пожалел о том, что не обратил на это происшествие внимания.
Я шёл по ночному, спящему городу, в лицо мне дул сырой, холодный, пронизывающий насквозь ветер. Понемногу радость от того, что я очутился на улице, на свежем воздухе, что чувствовал себя в безопасности большей, чем в доме у старика, выстудилась, выветрилась, уступив место ознобу и ощущению дискомфорта. Я даже припустил бегом, но всё равно не мог согреться: тепло улетучивалось быстрее, чем я нагонял его своим быстрым движением.
Время близилось к часу ночи. Я жестоко опаздывал, рискуя получить по полной. Больше всего теперь тревожило меня, что моё отсутствие в училище наверняка заметили, и я на ходу придумывал «отмазки», но одна из них была глупее другой.
В
