испытывает ли Иван дискомфорт, еще немножко поковырял пломбу сверлом – как подозревал Иван, не в целях практической необходимости, а из любви к искусству.
– Ну вот и все. Теперь ты новенький. Молодец, пытку выдержал с достоинством.
– С достоинством, тоже скажешь, – почти внятно усмехнулся в ответ Иван.
– А то? Ты уж поверь моему многолетнему опыту профессионального садиста… Люди знаешь какие истерики тут устраивают? Один мужик вот буквально вчера так дергался, я ему чуть щеку не продырявил… Потом пришлось бы швы накладывать…
– Мужик? – удивился Иван.
– А то, – своей любимой присказкой ответил Юрка. – Мужики, они знаешь какие нежные? Что тот цветок… Забыл, как называется, у мамы твоей в комнате на полу стоит… Солнечных лучей он, видите ли, не выносит, а в тени совсем чахнет… Вот и пойми, чего ему надо… Нежный… Вот и мужики такие же. Не в пример теткам. Тетки – они мужественные. Боль терпят – только так. А некоторые, не поверишь, особо экономные, так те вообще без укола – и ничего… Укол-то дорого стоит, почти как пломба… Потерплю, говорит, зачем деньги на ветер выбрасывать… Вот так-то. А девки… Девки тоже молодцы. Знаешь, иногда даже кокетничают! Вот буквально вчера… Или нет, в прошлую пятницу, кажется… Одна такая мне попалась – я ей полость вычищаю, а она мне язычком, знаешь, будто невзначай, пальчики щекотит… Цирк, да и только! Дурдом на гастролях… А ты говоришь – мужики…
– Да, веселая у тебя жизнь, – легко рассмеялся Иван, освобожденный от боли и от страха.
– Веселая, – согласился Юрка, – и интересная. Я за шесть лет работы тут такого насмотрелся. Знаешь, не только в зубных болезнях теперь разбираюсь, но и в человеческой психологии. Хоть диплом на эту тему пиши. Не поверишь – вот ко мне пациент заходит, а я уже заранее знаю, как он себя во время лечения вести будет и какие станет мне вопросы задавать. По глазам вижу…
По глазам, говоришь? – усмехнулся Иван. – Слушай, а ты мне вот что тогда скажи. В первый раз я когда заорал от боли – ты меня жалеть начал и попросил потерпеть. А во второй раз сказал, чтобы я не прикидывался, что боли я не чувствую, а ору просто от страха. А я ведь на самом деле боли не чувствовал, а орал от страха. Только как ты это понял? Тоже, что ли, по глазам?
– По глазам, конечно, – серьезно ответил Юрка.
– Что, в первый раз у меня в глазах страдание увидел, а во второй раз – страх? Ну ты лирик, Трепаков…
– Да при чем здесь лирика, – обиделся Юрка. – Здесь чистой воды медицина. Ты вот сидишь под ярким светом медицинской лампы, а зрачки у тебя расширились, глаза почти черные стали, хотя на самом деле они у тебя серые, – значит, боль. Зрачки ведь на боль всегда реагируют. Расширяются. И никакой здесь лирики нет вовсе.
– Глаза, говоришь, почти черные стали… – задумчиво проговорил Иван, нечаянно вспомнив почти забытую невероятную историю, случившуюся с ним во время отпуска. Да и случившуюся
