чем он деревяннее» [88, с. 18].
Это же внимание к военному делу, а не к его парадной видимости было характерно и для «Воинского устава о строевой кавалерийской службе», вышедшего в один год с пехотным уставом. В его чеканных фразах, кажется, возрождался пафос наставления «О службе кавалерийской» (1797): «Должно иметь постоянно в виду, что во всех случаях стремительность атакующей кавалерии сообщает силу удару, возвышает дух атакующей кавалерии и отнимает смелость у неприятеля. Всякое же замедление или сдерживание хода, выказывая как бы нерешительность с нашей стороны, пагубны для успеха» [73, с. 107]. «Наставлению» (1770) П. И. Панина действовать в конном строю преимущественно белым ружьем вторит часть, посвященная эскадронному ученью: «По малой действительности пальбы с коня, удар холодным оружием составляет главное и даже можно сказать единственное средство, которым располагает кавалерия для нанесения вреда противнику» [72, с. 83].
В устав впервые вошли главы, посвященные наездничеству и вольтижировке, обеспечивающие умелые действия одиночного всадника в рассыпном строю. И здесь наметилось возвращение к воспитанию у кавалериста храбрости и суворовской надежности на себя: «Обучающие с первых уроков должны обратить внимание на то, чтобы возбудить уверенность, смелость и соревнование между обучающимися… Никогда не нужно упускать из вида, что безопасность, завлекательность, собственная охота и даже удовольствие суть первые и самые верные условия для достижения успеха» [71, с. 107]. Характерно, что в уставе смогли избавиться от страдательного залога, довлевшего в отечественной педагогике вплоть до последнего времени, когда сочли необходимым, подчеркивая активную роль всех субъектов образовательного процесса, перейти от пресловутых «обучаемых» к «обучающимся».
В этой связи можно было уже переходить от внушения, неразрывно связанного с управлением волей солдата, к формированию у него убеждений, осознанных на твердом понимании и расчете, в основе которого лежал все тот же суворовский глазомер, например, что «пехоте нелегко попадать в кавалерию, быстро несущуюся. Дальние прицельные выстрелы ее в таком случае бывают неверны, а прямых выстрелов она не успеет сделать более одного, как головной эскадрон будет уже в каре» [73, с. 111]. Какая великолепная уверенность, что никакой непреоборимый отпор не сможет сдержать нашу смело врубающуюся во вражеские ряды кавалерию!
В Русско-турецкую войну (1877–1878) воспитанные на этом уставе лейб-гусары лихо перескакивали через траншеи противника при Телише (1877), совсем как стародубовские карабинеры при Рымнике. В руках умелого командующего русская кавалерия оказывалась способной и на дерзкие операции, как дивизия генерала Струкова, рейдом на Адрианополь приблизившая победное завершение войны.
Воинские уставы периода заката империи
Появление новых уставов после окончания войны, как представляется, было вызвано не сколько сугубо военными
