и, вырвав ребёнка из рук, убежал. Найда, схватив за тонкую руку Сашеньку, помчалась за ним. Я попыталась встать и поняла, что не могу – от страха и голода, наверное. Они пропали, и я осталась одна – хорошая добыча. Конечно мы и в вдвоём, не считая детей, вряд ли отбились бы, но всё ж не так страшно. А теперь. Да хоть бы уж меня съел кто-нибудь, что ли…
Я с трудом встала и пошла вперёд. Съедят так съедят. Что же тут поделаешь. Побродив, я поняла, что и мужчина Лёха с Девочкой, и Найда с Сашенькой исчезли. Я понимала, что скорее всего мужчина всех их убил и теперь ест. А Девочку, может, уже и съел. Плакать не получалось – я вся стала как полый камень, нашла такой как-то раз давно уже, лет в десять. Вроде и надо плакать, и вроде хочется, но не могу, и ноги идут, а куда – не очень понятно. Так я пришла домой. Мне навстречу выбежал Егор – люди видели, как мы уходили, и всё это время спорили, живы мы или нет. Почти все, кто мог ходить, встречали меня. Когда Егор меня взял за руку, я села у его ног и наконец-то смогла заплакать. О моей Девочке, о Найде, о её Сашеньке. О том, что я сама теперь ночью буду мёрзнуть, пока не замёрзну насмерть среди пропахшей молоком и ребёнком ветоши. Лучше бы меня тоже съели, в самом-то деле. Только сначала пусть задушат, живьём не надо. Пусть меня съедят, пусть меня съедят, пусть меня съедят, пусть меня съедят… Пусть же меня наконец-то съедят! Внутри что-то заболело – не сильно, но так, что хотелось порвать себя на лоскуточки. Люди молча стояли вокруг меня. Даже Егор молчал. А потом я всё рассказала. Мне казалось, что я пересказываю чужую историю и немножко верила, что дома ворочается Девочка, рядом спят, прижавшись друг к другу, Найда и Сашенька, а серое небо через все железки и камни видит их и готовит нам много пищи.
Когда я закончила, Егор ничего не сказал – стоял как каменный, и смотрел вперёд себя – страшно так, а другие мужчины стали громко кричать, что надо идти и искать, и что хватит сидеть и ждать пока нас всех переубивают или мы сами перемрём от такой жизни. Несколько мужчин, кто ещё не падал, человек шесть, взяли что нашли потяжелее и поострее, а Егор взял ружьё, и они ушли. Все смотрели им вслед и плакали.
Наши женщины взяли меня под руки и отвели в дом к Егору, и его совсем уже седая младшая сестра с круглым наростом над левым глазом дала мне немного разведённого в воде порошка со сладкими гусеницами. Я съела и уснула, и мне приснились наши с Найдой дети. Сашенька сидел на земле у яркого костра, кормил грудью Девочку и ел жареное мясо. В кружке у него плескалась голубая-голубая, как на картинках, вода. И даже ветошь на них была белая-белая и слегка светилась. А Найды там почему-то не было. В том сне я была уверена, что её съел этот самый мужчина Лёха. А детей – нет.
Когда я проснулась, сестра Егора всё так же сидела рядом. Она вообще всё больше сидела, вместо того, чтобы лежать и беречь силы – выпрямится вся, даже голову немного откидывает и смотрит куда-то. А ещё она не говорит, хотя раньше могла. Вроде как это у неё началось после того, как она каких-то не тех ягод наелась. Её после них трясло сначала всю,
