не так страшно, разве что когда Сашенька голосит: «Вы что? Что же вы, кто вы?!», а с ним это даже ночью бывает. По ночам она меня гладит и говорит, что тот мужчина должен был меня сначала гладить и трогать, а не кидаться так, что я решила, будто он меня сожрать хочет. У нас в общине пар немного. Давняя – только одна, они уже совсем старые. Найда объяснила, что люди боятся жить парами, потому что от этого бывают дети, а есть и так практически нечего. Все, конечно, надеются, что всё станет не так плохо, но становится всё хуже и хуже. Найда гладит мой живот и приятно трогает меня пальцами между ног. Это не опасно, от этого детей не бывает, но таких пар, чтобы две женщины или два мужчины, у нас тоже нет. Бывает, что живут кучками, но это для тепла, а не для троганья.
Мой живот раздулся, и я уже почти не вставала. Найда помогает мне немного ходить, чтобы не отсохли ноги. Едим мы с ней по большей части порошок, хотя корешоч-ки тоже вполне съедобны, главное, поварить их подольше. Если запах неприятный – надо выливать, наверняка отрава попалась. Всё время хочется есть. Я беременна, я беременна, я беременна… Найда странная, она меня пугает – а не собралась ли она съесть моего ребёнка? Что-то гораздо большее, чем я, овладело мною, и я готова была вцепиться в горло кому угодно за одно только собственное подозрение. Да что уж говорить – людей-то едят частенько и ни в ком нельзя быть уверенным. Найда на мои страхи внимания не обращает. Даже нашла мне где-то полуразвалившуюся книгу «В ожидании чуда». Про роды там много странного. Даже она не всё понимает, что там написано. Я знаю, что это всё равно – хоть читай, хоть не читай, будет чудо. Ещё более голодное, чем я.
Найда всё же умная. Я умею читать и знаю, что умные – злые, но она точно не злая. Ну, не все может, но многие. Так вот, Найда и посчитала, что мне уже скоро рожать. Как раз весна, скоро еда появится. Может она нас с ребёнком и не съест. У меня, кажется, совсем зубов не осталось. Хочется есть. Очень, очень плохо. Если Найда не бредит от голода, раньше у всех дети были. И вот этим самым, от чего дети бывают, все занимались и думали, что если ты не занимаешься, то ты хуже последнего трупоеда. Найдочка, всё же ребёнок твой дурак неспроста. Не делали раньше люди этого. Они ели, грелись и книжки читали. Еда, тепло и книжки. Вот бы мне… Я бы больше никогда не плакала. И зубы, наверное, заново выросли бы!
А потом я зарожала. Сначала живот стал болеть, как будто не тех корешков поела. Я испугалась и стала за камень бегать. Но потом Найда сказала, что это не корешки виноваты, а роды начались. Найдин сын, дурак, всё ластится. И это его «Уля, Уля!» Меня он так зовёт. А живот болел всё сильнее. Стала кричать: «Спасите! Помогите!» А кто поможет? Найда воды принесла и сидит рядом плачет, а все остальные попрятались, будто мор их прибрал.
Егор наш разрисованный сказал прятаться, не знаю уже зачем. Примета может какая-то. Живот стал болеть всё сильнее, а Найда сказала, что когда уже станет казаться, что сейчас помру, то ребёнок как раз родится. Живот у меня болел до ночи. А потом я не очень хорошо помню. Мне
