с ним, но она отказалась. Цирк, для нее был важнее, семейного счастья. Через девять месяцев родилась я. Беременность и роды подкосили здоровье. Больше, она не могла выступать. Перспективы были не радужными, цирк в ней больше не нуждался. Чтобы хоть как-то выжить занялась костюмами, бесконечно шила их и латала. Слепилась долгими ночами, под сальную свечу, пришивая очередную бусину к корсету юной актрисы. Если работы с костюмами не было, то убирала за животными. Когда-то она была любима и в почете, а теперь ее попрекали за любое бездействие. С утра до ночи, моя матушка, была занята тяжелым и кропотливым трудом. Стойко выносила все унижения и подобно святым подставляла другую щеку.
Кроткая улыбка, появлялась на ее губах, по вечерам, когда мы оставались одни. Прикрывая нашу лежанку засаленной, грязной шторкой, она словно отгораживала наш маленький мир, в котором мы были счастливы. Лаская меня, она говорила, что все изменится к лучшему. Ее вера была слепа, но тверда, она просто знала, что настанет день, когда ее малышка получит все самое лучшее. Этот день настал…
Встревоженная, она бежала к Теодору, который заигрывал со мной.
– Добрый день, граф! Я заберу девочку, нам уже пора на репетицию, – быстро и взволнованно протараторила она.
– Да, да, – не сопротивляясь, вымолвил Теодор, – у Вас замечательная дочь. Надеюсь, увидеть ее сегодня в вечернем представлении!
Заведя меня за ящики, мать шепотом стала ругать. Она боялась и в Теодоре увидела, очередного извращенца, страстно желающего ребенка.
– Мама, он добрый! – возражала я.
– Не говори с ним! С чужими не разговаривай! Только со своими! Слышишь меня?
– Вот, – я протянула ей пряник, – это он мне дал.
– Ах, дитя! Тебя так легко обмануть! Ты такая хорошенькая, я так боюсь за тебя! Я не переживу, если что-то случится, – рыдала она.
Во время выступления, в пышном фиолетовом платье, я подносила дрессировщику кусочки сахара. Я жадно оглядывала пришедших, до тех пор, пока не увидела его. Теодор помахал мне и состроил гримасу. Я была очарованна им и полюбила всем своим невинным, детским сердцем.
После выступления, мать словно опасаясь, держала меня при себе. Внезапно она вздернулась и онемела, с силой вцепившись в мою ручку. С почтенной улыбкой, Теодор, подошел к нам, раскланялся и обратился к матери:
– Милая дама и мать, столь очаровательного ребенка, могу ли я узнать ваше имя?
Матушка недоверчиво огляделась по сторонам.
– Анна, – она сделала реверанс, словно фрейлина при дворе императрицы.
– Очень приятно, Анна! – припадая холодными губами к ее руке, шептал он. – Я, Теодор.
– Граф? – широко распахнув глаза, уточняла моя мать.
– Помещик. Вот, мой дядя был графом. Жаль, недавно отбыл в мир иной.
– Соболезную.
– Перед смертью, я обещал ему разыскать одну особу. Может
