дядя? А ты сиди тут в мышеловке… Да нет, вот она».
С лестницы блеснул свет, и в дверях показалась стройная молодая девушка с фонарем в руке. Петрусь пошел к ней навстречу.
– Подними-ка-сь повыше фонарь, – попросил он.
– Это для чего? – удивилась Маруся.
– Ну, подними, сделай такую милость.
Она исполнила его странную просьбу. Он с разинутым ртом вытаращил на нее глаза.
– Чего ты уставился на меня так, словно проглотить хочешь? – спросила она с улыбкой, и от этой милой улыбки красивые и приветливые черты ее стали еще солнечнее, привлекательнее.
– Так вот ты, стало, какая! – проговорил мальчик, продолжая любоваться молодой красавицей.
– Какая?
– Да такая, знаешь… ненаглядная. Не диво, что князю моему ты все еще мерещишься!
Несколько бледное лицо девушки покрылось густым румянцем, и она поскорее опустила опять фонарь.
– Вот тебе письмо к нему, – проговорила она скороговоркой, подавая Петрусю сложенную треугольником записку. – Запечатать я не успела, потом сургуч у дяди… Ай, Мати Пресвятая Богородица! – прошептала она вдруг, вся вздрогнув, и оглянулась на лестницу, с которой послышался стук двери.
Вслед затем снизу донесся и окрик Степана Марковича:
– Ты опять на чердаке, Машенька?
– Да, я здесь, дяденька… – подала голос племянница. – Кошурку мою ищу… Она давеча убежала и, пожалуй, смерзнет.
– Сколько раз повторять тебе, чтобы с огнем на чердак не ходить!
– Да я не со свечой, а с фонарем… Я, дяденька, сейчас… Кис, кис, кис!
Но дядя лично, должно быть, хотел помочь ей отыскать беглянку, а, может быть, и убедиться, точно ли дело в «кошурке». Петрусь едва успел лишь отступить немножко назад за Марусю, как на пороге появился сам Степан Маркович. Тяжело пыхтя после восхождения по крутой лесенке, он окинул чердак одним взглядом и тотчас, конечно, усмотрел, кроме племянницы, стоявшего в ее тени юного ее собеседника.
– Так вот она, твоя кошурка! Кто ты есть такой и как сюда попал? – строго обратился он прямо к Петрусю.
– А я так… сам по себе… – бормотал в ответ мальчик, которого теперь, при всей его прыткости, оторопь взяла.
– Сам по себе! Нечего, брат, отлынивать. Так я тебя все равно не выпущу. Ну, выкладывай все на чистоту.
«Что ему сказать? – пролетело молнией в голове Петруся. – Соврешь – не поверит; а выложишь все на чистоту, так велит, ведь, связать и сдаст Басманову. А там аминь! Надо, значит, улепетывать».
Единственный выход в одностворчатую дверь чердака на лестницу был заслонен грузной фигурой Биркина. Сбить с ног этого увальня и думать было нечего. Оставалось спасаться на крышу.
Наклонившись к фонарю в руке Маруси. Петрусь мигом раскрыл и задул его, а затем, пользуясь наступившим полным мраком, юркнул к слуховому окошку.
– Эй,
