ж мы столько возьмем?
– Петр Великий первую русскую флотилию на Дону да на Хопре строил, – мрачно отвечал Аристарх Иваныч, сжимая свою палку, – и мы построим. На благое дело идем, Андрей Дмитрич, – возвращать России море Азовское, мост рубить в Крым и Грузию. А там, бог даст, и крест мы увидим на святой Софии…
Для постройки кораблей были согнаны крепостные и каторжники со всей губернии. Даже сейчас я с содроганием вспоминаю эту постройку: колючий воздух, обмороженные губы, топор или молоток, выскользающий из холодных рук. Одни рабы валили лес, другие жгли его. Многие не выдерживали тяжелой работы и бежали к казакам, но замерзали в степи по дороге; некоторые умирали от болезней. Однажды на моих глазах обрушился цейхгауз[48]; на месте погибло более десяти человек. Хуже всего было с различными снастями; нужно было плести канаты и конопатить меж досками; собрали женщин и детей.
Мушкатеры работали со всеми наравне, никто не отлынивал. Некоторые, впрочем, были даже рады грубой мужицкой работе. Более всех трудился фурьер Данила, любивший плотничать.
– Только тому человеку хорошо, – сказал фурьер как-то раз, – у которого в голове устав. Мысли человеческие подобны войску; ежели мысли твои неустроены и ненакормлены, то они похожи не на армию, а на толпу голодных разбойников. Любой враг разобьет такое войско и обратит в бегство. Но построй мысли свои в линию, и каждое слово твое станет меткой пулею, выпущенной во врага…
Однажды на пристань прибыли походные припасы: сухари, крупа, соль, ветчина, немного рыбы. По совету Степана Аристарх Иваныч повелел устроить небольшое отдохновение. Длинная очередь в оковах выстроилась к цейхгаузу, всем давали по чарке вина. Другая очередь каторжников спускалась по крутому склону ко второму цейхгаузу, им вина не давали. Я спросил у Данилы, почему.
– Это татары, – сказал фурьер. – Вера запрещает им пить вино и есть ветчину.
В марте к нам приехал преображенец с приказом балакиревскому баталиону немедленно выступить на юг, в подчинение бригадира Дежедерака. Я весь вострепетал и начал умолять секунд-майора взять меня с собой. Однако ж Балакирев только сердечно потрепал меня по голове и сунул в руки тульский пряник.
– На вот… Обещаю, подрастешь еще немного, и пойдешь со мною на любую войну, какую только тебе захочется, хошь с турками, а хошь – с ефиопами…
– Зачем вы врете? Вы взяли вместо меня барабанщиком Петьку Герасимова, а ведь он одного со мною возраста…
– Один человек покровительствовал за тебя, – признался секунд-майор.
– Аристарх Иваныч…
Мои мушкатеры тоже были немногословны. Данила подарил мне дудку, а остальные только похлопали по плечу и перекрестили. Подняли русский триколор. День был красный и тихий, ночь – холодной. Дул ветер из степи. Били поход.
Не в силах сдержаться, я закрылся от всех в чулане и разревелся. Здесь меня нашел Степан.
– Вот ты где, – сказал он, не обращая
военная кладовая для хранения оружия или обмундирования, арсенал (нем. Zeughaus)
