хочу от тебя ребенка».
Пусть это звучало смешно, пусть я выглядел, возможно, в ее глазах лжецом (или идиотом), или тем и другим вместе, но я и вправду любил ее, и хотел жениться на ней, и хотел от нее ребеночка.
И не считал нужным это скрывать.
Сначала она просто смеялась в ответ на мои признания, а потом, уже на излете наших двадцати шести часов, прошептала-прошелестела еле-еле слышно, в самое мое ухо: «Я тоже люблю тебя, Ванечка…»
И этот миг я храню в своей памяти, как один из самых дорогих на свете.
Мы договорились, что она позвонит мне в понедельник после своей работы. И мы условимся, что вечером во вторник куда-нибудь сходим. К примеру, в кино.
Но она в понедельник не позвонила.
Я протомился у телефона до десяти вечера. Мои родители вернулись в воскресенье с дачи. Вышли на работу, и я перестал быть полновластным хозяином квартиры.
В десять вечера в понедельник, отчаявшись ждать, я поехал к школьным друзьям в Люберцы. Строго-настрого наказал маме: если вдруг позвонит девушка – дать ей номер моего люберецкого приятеля. Но – никаких звонков.
Во вторник я вернулся домой часа в четыре дня, опухший от полуночного преферанса и портвейна.
И опять: весь вечер ожидал ЕЕ звонка. И опять – ничего.
Можно было сойти с ума от фантазий и предположений.
С ней могло случиться несчастье: «Когда состав на скользком склоне от рельс колеса оторвал…» (Тогда ведь никто не сообщал о бедствиях и катастрофах. А если бывали слухи, то они, даже по Москве, доходили на вторые-третьи сутки.)
Она могла заболеть.
У нее могли случиться какие-то проблемы дома.
Она, наконец, могла (и такие мысли у меня появлялись) врать мне, что любит, врать, что – девушка, а на самом деле быть прожженной хищницей и сердцеедкой. И она просто использовала меня – легкое, коварное приключение! – и бросила…
Какие только мысли не лезли в голову…
У меня не оставалось другого выхода, кроме как в среду вечером поехать в ДК имени М. Горького. Я помнил: по средам у нее там в хоре репетиции. Мне казалось, это верный шанс с нею увидеться.
Я приехал за полчаса до начала. Никого, разумеется, в репетиционке еще не было.
Я наблюдал, как в зал стягиваются хористки. Они обдавали меня, стоящего у дверей, любопытствующими взорами.
Сердце мое стучало. Я мечтал вновь ЕЕ увидеть.
Натальи не было. И подруги ее, Надежды, тоже.
За три минуты до начала, когда уже проследовал в зал дирижер, толстенькая Надя наконец прибежала. Глянула на меня со смесью любопытства, зависти, ревности. (Наверное, Наташа, как это свойственно подружкам, многие свои тайны своей наперснице – раз они увиделись вечером в воскресенье – успела поведать.)
– Привет! – остановилась Надя. – Встречаешь?
– Она тебе не звонила?
– Нет, а что?
– Где она?
– Не знаю.
– Будет на репетиции?
