между теми же „лазерными полетами“ о мотивации к профессии, к цели жизни и к жизни вообще. Я сейчас спрессую ситуацию (не без какого-то внутреннего и странноватого волнения), впервые после долгого перерыва вернув себя в довольно давний момент своей жизни.
…В первые секунды после катапультирования и приземления, после того, как дымная волна от взрыва упавшего самолета, до того безнадежно, скоротечно и неотвратимо горевшего в воздухе, встретила меня на снижении с почти раскрывшимся парашютом, я стоял по щиколотку в кисельной жиже озера Хаки между горящими и парящими обломками самолета, „автоматом“ собирая на руку своего спасителя. Не понимал, почему и где внутри меня или вокруг странная гудящая тишина, удивляясь почему-то осыпающимся штанинам комбинезона и исчезнувшим верхним частям носков при наличии ботинок и нижних остатков этих самых носков. Но, осознавая, что жив, идеально цел и что вины моей профессионально в случившемся нет, знаете, что я сказал или крикнул вслух, и довольно громко, вслед почти рядом беззвучно несущемуся стаду сайгаков?
– Доктор! Мотивация к жизни победила! Еще будем летать!
И еще я вспомнил Ваши слова о формировании прогноза чувства времени и пространства, прежде чем дернуть держки. Богов и молитвы вспоминаем, когда все плохо, но еще чаще, когда хорошо, чтобы сохранить это самое хорошее…
Сравнительно недавно, проезжая по местам под Коктебелем, увидел, что с „горы“ выполнил полет по кругу „Як“. В сегодняшние времена это стало редкостью, поэтому заехал из любопытства, изменив немного маршрут. – Плати и можешь прокатиться, – сказали мне. – Одна канистра – порулим, две – взлетим и сядем.
– А если три? – Тогда бери полиэтиленовый пакет – и „поедем“ по полной программе.
И мы поехали, без пакета. На тот момент на этой технике у меня был большой перерыв. Но ничего не изменилось ни в аэродинамике, ни в технике пилотирования. Просто на несколько минут ушли вниз и стали мелкими и незначительными все жизненные проблемы. На несколько минут опять побывал в маленьком кусочке своего мирка, оторвавшись от земли и покрутившись „кверху штуцером“. Что изменилось после полета? Зачем летал? Хотя все по стандарту: возвращается „зрение стрекозы“, легкость в душе и теле, мир стал светлее. Но опять все-таки зачем? Проверить в себя? Для Чего?
Побывав за свою летную и испытательскую жизнь во всех мыслимых и немыслимых переделках и ситуациях, я не остыл, не „завял“, но так окончательно и не определил хотя бы для себя ответ на этот вопрос. Дело все-таки не в хлебе насущном. Почему все, что не имело отношения к летанию, казалось и кажется до сих пор преходящим, незначительным и не сильно важным? Между делами все-таки иногда возвращаюсь к мысли: почему летал? А почему тогда недолетал? А ведь недолетал. Страхом не обладал. Что же тогда? Вероятно, где-то в глубине души подсознательно, до конца не признаваясь себе в ошибочности надежд, все-таки думал, что система не бросит, не забудет. Понял, что система, разваливаясь как таковая, уже до того бросила не только меня. А летать в другой, в которой профессионализма обвально становилось все меньше и меньше, не имело смысла. Недолетал своих потенциальных возможностей.
