Джинни задержалась. Бедная Джинни.
Я поскреб затылок, несколько раз проведя по нему пальцами – наш с Энджи условный сигнал, означающий: «порядок», и обезоружил Джинни, поглядев на нее в упор ласковым, дружелюбным и блаженным взглядом безумца.
– Трудно стало подниматься по утрам, – сказал я. – Очень трудно.
– Вы в депрессии, – благодарно отозвалась Джинни, словно поняв наконец что-то, бывшее для нее дотоле за семью печатями.
– Скорблю я, Джинни, глубоко скорблю.
Когда я произнес ее имя, она будто слегка дернулась и тут же улыбнулась:
– Скорбите по поводу фен-до-скопа?
– Фен-де-сьекля, Джинни, – поправил я ее. – Да. Чрезвычайно. Я что хочу сказать, заметьте, при всем моем несогласии с его методами, возможно, Тед Качински был все же прав.
– Тед, – сказала она.
– Качински, – добавил я.
– Качински.
– Бомбист, – уточнил я.
– Бомбист, – задумчиво повторила она.
Я улыбнулся ей.
– Ах да, – внезапно встрепенулась она. – Бомбист! – Ее взгляд прояснился. Она оживилась, словно внезапно сбросила с плеч огромную тяжесть. – Понимаю.
– Понимаете? – Я наклонился вперед, подавшись к ней.
Ее взгляд вновь затуманился смущением.
– Нет. Не понимаю.
– Ах… – Я откинулся в кресле. В глубине офиса в углу, как раз за ее правым плечом, высилось окно.
«Там холодно, – внезапно подумал я. – Ее продует».
Я опять наклонился к ней через стол.
– Отклики критики на лучшие опусы современной масскультуры обескураживают меня, Джинни!
Она опять дернулась, отпрянула, затем улыбнулась. Видимо, такая у нее была привычка.
– Согласна.
– Обескураживают и ставят в тупик, – продолжал я. – И это ощущение тупика порождает гнев, гнев же, в свою очередь, порождает депрессию, ну а депрессия… – голос мой взметнулся ввысь, оглушив Джинни визгом, в то время как над подоконником возникла Энджи, а устремленные на меня глаза Джинни сделались огромными, как блюдца, и левая рука ее нырнула в ящик стола, – погружает в скорбь. Скорбь истинную, непритворную, не надо обманываться – и ты скорбишь по поводу упадка искусства и упадка критического гения и конца тысячелетия, когда все вокруг полнится ощущением фен-де-сьекля!
Затянутая в перчатку рука Энджи закрыла окно.
– Мистер… – произнесла Джинни.
– Дуэн, – подсказал я. – Дефорест Дуэн.
– Мистер Дуэн, – сказала Джинни. – Да. У меня нет полной уверенности в том, что ваше состояние определяется словом «скорбь».
– И Бьорк… – припомнил я. – Объясните феномен Бьорк!
– Не могу, – сконфузилась она. – Но подозреваю, что Мэнни сможет.
– Мэнни? – переспросил я, в то время как дверь позади меня отворилась.
– Да, Мэнни, –
