Неудивительно, что все здесь так счастливы. Неплохая, видно, кормушка эта скорбь.
Поднявшись по лестнице, Мэнни толкнул одну за другой две тяжелые дубовые двери, и мы вступили на гладкий паркет зала чуть ли не в милю длиной. Похоже, здесь раньше устраивались балы. Потолок, простиравшийся над нами где-то на уровне второго этажа, был выкрашен в небесно-голубой цвет, по которому были разбросаны золоченые барельефы ангелов, летающих бок о бок с мифологическими персонажами. С ними соседствовали еще несколько люстр размером с «кадиллак». Стены были затянуты темно-красной парчой и шпалерами. Зал, где раньше, несомненно, плясали и сплетничали чопорные викторианцы, теперь был заставлен кушетками, козетками и креслами, среди которых виднелись два-три изысканной формы письменных стола.
– Помещение импозантное, – сказал я.
– Ваша правда, – ухмыльнулся Мэнни, в то время как несколько лучезарно улыбавшихся скорбящих проводили нас взглядом со своих кресел.
Я вынужден был себе признаться, что не в силах отличить консультантов от клиентов, но почему-то заподозрил, что и Мэнни не будет стараться меня просветить.
– Всем-всем, – сказал Мэнни, ведя меня по лабиринту между кресел и кушеток, – вот и Дефорест.
– Привет, Дефорест! – дружным хором откликнулось двадцать голосов.
– Дефореста коснулась тревога безвременья, – объявил Мэнни, ведя меня дальше, в глубь помещения, – всем нам так хорошо знакомая.
– Да! О да! – откликнулся хор, как это бывает на молениях, когда прихожане то и дело вторят священнику, подхватывая псалом.
Мэнни подвел меня к столу в глубине зала и сделал мне знак сесть в кресло напротив. Кресло было таким мягким, что мне показалось, будто я вот-вот утону в нем, но я все же ухитрился сесть в него, в результате чего Мэнни, севший через стол от меня на стул с жесткой спинкой, подрос еще на фут по сравнению со мной.
– Итак, Дефорест, – сказал Мэнни, вынимая из ящика пустой блокнот и кладя его на стол, – каким образом вам помочь?
– Не уверен, что у вас получится мне помочь.
Откинувшись на спинку стула, он широко развел руки и улыбнулся:
– Давайте попробуем.
Я пожал плечами:
– Возможно, эта идея вообще была не из удачных. Я просто проходил мимо, увидел вывеску. – Я снова пожал плечами:
– И вас словно что-то потянуло.
– Как вы сказали?
– Потянуло. – Он опять подался вперед, ко мне. – Вы чувствуете себя неприкаянным, так?
– Да, немного, – сказал я, опустив глаза вниз, к ботинкам.
– Возможно, немного, а возможно, и много. Это мы выясним. Но в целом – неприкаянным. И вы шли, неся внутри себя этот груз, ставший уже таким привычным, что вы его уже почти перестали замечать. И вы видите вывеску: «Утешение в скорби», и вас тянет туда, потому что именно этого вы и ждете. Утешения. Избавления от того, что гнетет вас, смущает. От одиночества. От чувства неприкаянности. – Он поднял брови. – Похоже на правду?
Я откашлялся, отвел глаза от его пристального взгляда, словно
