подмяло под себя честный уголовный сыск. Отныне не было в Ленинграде уголовки – все теперь могло стать «политикой». Украл – контрреволюция, убил – террор, обжулил – вредитель. Не было больше преступника, которого нельзя было бы сделать врагом народа.
«Пришиб бы тебя, пришиб», – читалось на лице Коптельцева. Да зуб неймет.
И Зайцев смотрел в ответ единственно возможным в такой ситуации взглядом – открытым и ясным взглядом комсомольского дурака.
Выделить кадр Коптельцев все же отказался наотрез.
– Нет так нет, – мирно согласился Зайцев, вставая. Задвинул стул.
– Ты, Вася, тоже не король сыска тут, между прочим. Сотрудника ему выдели… На всех нагрузка, – ворчал Коптельцев.
«Я еще узнаю, кто это ему прижал хвост. Выяснится», – подумал Зайцев, выходя.
Этот кто-то, по-видимому, и накрыл его, Зайцева, стеклянным колпаком. Но точно так же мог и снять. Дать раздавить.
Зайцева это как раз не беспокоило. Многое может случиться с человеком, если он служит в уголовном розыске. Например, финский ножичек. В любой день.
Зайцев давно научился об этом не вспоминать.
Закрыв за собой дверь кабинета (секретарша опять трепыхнулась ему навстречу – и опять упала обратно на стул в своей узкой юбке), Зайцев тут же направил стопы в комсомольское бюро.
Товарищ Розанова – активистка местной комсомольской ячейки – оторвалась от газеты.
Глядя тем же ясным и открытым взглядом и чувствуя внутри холодное веселье, Зайцев завел тот же мотив. Только слова были другие: «комсомолец», «способный сыщик-оперативник», «показал себя», «прозябает на канцелярской работе», «куда смотрит актив».
Актив переспросила:
– Комсомолец? Как его фамилие? Нефедов?
Она совершенно не помнила Нефедова по их случившемуся однажды культпоходу в Русский музей – тогда они бегали в поисках картин, но Розанова думала, что ведет культработу среди сотрудников. Она сделала несколько закорючек в тетради.
– Разъясним товарища, – пообещала она.
Зайцев понадеялся, что других дел у Розановой сегодня нет и она ринется спасать комсомольца из лап рутины. Розанова была идейная. Коптельцев любил секретарш в узких юбках, с завивкой и парфюмом. А таких баб-кувалд, как Розанова, особенно чесавших языком как по газетной передовице, ненавидел и боялся. И поэтому им уступал.
Но пока бегать приходилось своими ногами. И Зайцев ринулся по лестнице вниз.
Юрку Смекалова он, к счастью, застал на месте. Тот одним пальцем бил по машинке – писал отчет.
– А, Вася, здорово. – Он протянул поверх каретки руку. На указательном пальце краснела зарождающаяся мозоль. Казино с проспектов исчезли, а игроки, каталы, жулики – нет. Просто играли теперь все больше по квартирам, в подпольных притонах. Стучать по машинке Юрке приходилось не меньше, чем при НЭПе.
Он
