наших четвергов.
Косматый поэт громко-прегромко расхохотался… Какие зубы! О ужас! Обращается ко мне:
– По четвергам – секретнейший союз.
Я прекрасно запомнила его фразу. Все рассмеялись. Кажется, это какой-то стих. Но откуда? Не знаю.
Плавикова начала приставать к поэту, чтоб он прочел какие-нибудь стихи.
Как бишь она называла… Ах, Боже мой!.. Так еще важно выговаривала она это слово…
Да, вспомнила: в "антологическом" каком-то роде все она просила. Словом, было скучно, до истерики.
Третий экземпляр: толстый господин, отирал все лоб платком. Ни дать ни взять, швейцар у Софи. Такая фамилия, что я чуть-чуть не фыркнула, когда Плавикова представила мне и этого урода. Что-то вроде Гелиотропова… Нет, не Гелиотропов. Духовное что-то… наверное, из кутейников.
Он ко мне подсаживается и говорит (о ужас!):
– Вы, сударыня, посещаете комитет грамотности?
– Что-с?
– Не изволите заниматься этим вопросом?
И все отирает себе лоб… Мне даже гадко стало.
Плавикова продолжала приставать к косматому поэту. Он облокотился на стол и сделал пресмешную гримасу: рот скривил и полузакрыл глаза. Должно быть, поэты всегда так читают.
И как он читает! Я лучше прочту. В нос, нараспев, торжественно и глупо.
Все остались очень довольны, кроме меня. Я наконец встала, потому что г. Гелиотропов, сидя около меня, начал как-то сопеть.
Мы очутились в стороне с г. Домбровичем.
Он вдруг мне говорит:
– Я вас видел в *** посольстве.
– Вы бываете там? – вырвалось у меня.
Вопрос был не совсем вежлив. Я даже покраснела.
– Вы очень любезны, – сказал он и поклонился.
– Вы меня не поняли… – начала я оправдываться.
– Очень хорошо понял и вовсе не обижаюсь. Мои собраты сами виноваты, что на них смотрят, как на каких-то иерихонцев.
Я расхохоталась его слову.
– Каюсь, – сказала я, – в моей… ignorance crasse [16].
– Нечего вам каяться. Если прелестнейшие женщины (он при этом немножко насмешливо улыбался) читают все на свете, кроме произведений российской словесности, – кто же виноват? Пишущая братия, и никто больше.
Он не рисовался. Все это сказано было шутливым тоном. Некоторые слова произносил он особенно смешно. Я отдохнула от пыхтения г. Гелиотропова. Я чувствовала, что этот Домбрович очень умный человек и, вероятно, с талантом, потому что он une célébrité [17]. И говорить мне было с ним легко. Он меня не забрасывал словами. Никаких Спиноз и Тимофей Николаевичей не явилось в разговоре. Главное: mon ignorance ne perèait pas [18].
Но эта мягкость, в сущности, смутила меня еще более. Мне делалось все больше и больше совестно, что вот есть же у нас порядочные люди, хоть и сочинители; а мы их не знаем. Да это бы еще не беда. Мы совсем не можем поддерживать с ними серьезного
грубое невежество
знаменитость
мое невежество не обнаруживалось
