стала чужим человеком, появилось на столе: она была предельно серьезна и собрана, глядя куда-то вдаль. – Брат – геймер, сидящий на шее у отца. Как и ты, – на стол полетело фото Эдгара, а следом – Алексея. – Дядя – повеса и жигало.
Меня изнутри теперь обожгло холодом, крылья бабочек заледенели и стали острыми, как иглы.
– Вы забыли сестру, – сказала я дрожащим от злости голосом.
– С точки зрения финансового обеспечения твоя сестра слишком мала, я не брала ее в расчет, – парировала Алла.
– Я не ударю вас и не вылью на вас бокал с водой только потому, что вы – мама Антона, – выдохнув, чтобы не сорваться, произнесла я, а та, не обращая внимания на меня, сказала:
– Что будет, если твои дорогие родственники все потеряют? Отец не сможет продавать картины и выставлять их в галереях. Маленький бизнес дяди закроется. Ты сама будешь содержать свою чудную семью?
– Замолчите! – воскликнула я.
Господи, как удержаться, чтобы не оскорбить ее в ответ?
– О чем ты думала, дура, когда к моему сыну привязалась, – вдруг другим – жестким, хлестким голосом заговорила Алла, и сама словно изменилась: взгляд ее стад хищным, опасным. Только такие железобетонные люди могут устоять в большом бизнесе. – Кто он. И кто ты. Думала, приберешь к ручкам богатого мальчика? Да я таким охотницам, как ты, головы откручивала. Мезальянса не позволю, – поставила она точку. Но я перерисовала ее в запятую.
– Вас никто не спрашивает. Что бы вы ни говорили, какую чушь ни несли – у нас с Антоном все серьезно. А любовь покупают только те, кто сам не любил. Не думали об этом?
– Не ценишь ты благополучие семьи, ох, не ценишь, Катя Радова, – притворно вздохнула Алла.
Праведная ярость не отступала. Краски и очертания предметов стали столь ярки, что блеск бриллианта на ее пальце слепил глаза. Мне хотелось оттаскать ее за волосы и кинуть лицом в грязь.
Почему она так поступает с Антоном?
Разве может мать так себя вести?
Любит ли она своего сына?
И какого из?.. А какого – ненавидит?..
И меня понесло, и иглы заледеневших крыльев бабочек кололи внутри до самой крови, но снаружи я была скалой, утесом, тем, что нависает над морем, застыв в воздухе. Молчание стало невозможным испытанием.
– Это вы… – я выдохнула, приказала себе собраться и продолжила. – Вы не цените того, что имеете. Не цените вашего сына. Не цените его таланта. Но знаете, есть тысячи людей, которые ценят его куда больше, чем родная мать. У меня в душе, – я коснулась левой стороны груди ладонью, – сейчас все горит. Ломается. Я не понимаю, я совсем не понимаю. Как мать может продавать сына? Неужели матери плевать на его счастье? Вы так ненавидите Антона? Он ведь ваш ребенок, а вы, ничего не зная и ни в чем не пытаясь разобраться… – я набрала воздуха. – Не зная ничего, вы пришли и решили, что я – охотница за его деньгами. Боже! Да плевать мне на его деньги, на ваши деньги! Я люблю его, просто люблю, ни за что люблю и за все люблю,
