со светлыми, почти белыми волосами, которые ровными волнами ложились на покатые плечи. Нельзя было сказать, что Алла выглядит молодо – напротив, ее внешность соответствовала возрасту, однако женщина преподносила свой возраст с достоинством: укладка, макияж, украшения, брючный костюм, туфли на высоком каблуке – все это было подобрано умело, со вкусом. Настоящая деловая женщина с цепким взглядом и гордо поднятой головой.
Алла подняла взгляд, когда я была еще на середине зала, и смотрела на меня все то время, пока я шла к ее столику. В глазах Адольской не было презрения или ненависти. Она смотрела на меня, как человек, пришедший на деловую встречу: хладнокровно, оценивающе, обдумывая, как получить выгоду. И между бровей ее виднелась вертикальная морщинка – такая же появлялась у Антона, когда он был задумчив или хмур.
– Здравствуйте, – громко сказала я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, и села напротив. Здороваться маму Антона, кажется, тоже не учили.
К нам тотчас подскочила девушка-официант, которая хотела протянуть мне меню, однако Алла остановила ее повелительным жестом. В ярком свете люстр сверкнул бриллиант на указательном пальце. Всего лишь три украшения – кольцо и крупные серьги из одного комплекта, но сколько достоинства они прибавляли ее образу!
– Не надо, – сказала официанту Адольская. – Девушка скоро уходит.
Официант, откланявшись, отошла.
И мы остались наедине.
Адольская одарила меня еще одним внимательным взглядом, но я попыталась выдержать его, что далось непросто.
Нервничая, я сцепила руки на коленях.
– Итак, перейду сразу к делу, – сказала Алла.
– Что с Антоном? – сглотнув, спросила я. Мне нужно было знать, что с ним все хорошо. Необходимо!
– С ним, надеюсь всей своей материнской душой, все в порядке, – краем алых губ улыбнулась Адольская. – А вот с тобой – нет.
– Со мной? – нахмурилась я. И если раньше у меня были сомнения, то сейчас я точно поняла – мать Антона против наших отношений. Точно против. Более того, она сделает все, чтобы эти неудачные с ее точки зрения отношения закончились.
Адольская не стала разглагольствовать, что я – не пара ее сыну.
Не стала кричать, что я должна оставить его в покое.
Не стала угрожать.
И даже про мезальянс не сказала.
Она просто спросила, и тон ее был обыденный:
– Сколько?
– Что – сколько? – растерялась я, сцепив руки на коленях еще сильнее – до легкой боли.
– Сколько ты стоишь, Катя Радова? – медленно спросила мать того, кого я любила.
Меня словно лицом в снег кинули. Щеки обожгло, как от удара.
– Что… Что вы говорите? – не сразу пришла я в себя.
– Ты отлично расслышала вопрос.
– Вы с ума сошли? – почти прошептала я.
– Так,
