вообще-то по плитке, – сказал Слава. – Может, тебе ванную надо сделать? Или там фартук на кухне.
– Фартук? Белый в красную клеточку и с оборками? Нет уж, если панк готовит еду, ей надо пропитаться насквозь. Пусть будут пятна, и брызги, и кровавые подтеки, но мы с моей жратвой должны быть одним целым.
Лошарик скрылся в квартире, и не подумав закрыть за собой дверь. Слава вздохнул, взял сумку, ящик с инструментами и последовал за ним. Все лучше, чем в машине мерзнуть, скрючившись. Да и выпить не помешает после такого неудачного дня.
Он прошел в комнату и обалдел. Сказать, что квартира Петровича преобразилась – ничего не сказать. Славе случалось работать и в коттеджах, больше похожих на сказочные замки, и в элитных домах, и в ресторанчиках, претендующих на оригинальность, и сталкиваться с самыми чудными полетами дизайнерских фантазий, но ничего подобного ему раньше видеть не приходилось. И когда он только успел, этот новый сосед? Неужели Слава так уставал, что совсем ничего не слышал и не замечал?
– Чего стоишь, чувак? Садись, будь как дома.
Слава поставил ящик с инструментами на пол и снял куртку.
Глава шестая. Сумка
Слава с трудом открыл опухшие глаза, но тут же снова зажмурился. Или это сон, или он проснулся в каком-то модном музее. Однажды он видел по телевизору музей современного искусства: показывали стол, прибитый к потолку, скульптуру из смятого автомобиля, гигантскую туфлю с членом внутри и живописные кучи мусора. То, что он наблюдал сейчас, приоткрыв один глаз, было ничуть не лучше. Прямо перед собой он видел смятое постельное белье, черное и блестящее, как тойота Тяпкина. Провел рукой – гладкое, похоже, шелковое. У Гули была ночная сорочка из такого материала, она ее очень берегла. Гигантская кровать, как будто увеличенная под лупой, кончалась в каком-нибудь полуметре от стены, а рядом с ней стояла железная урна, неровно выкрашенная в ядовито-желтый цвет и проржавевшая изнутри. Слава бы не удивился, увидев такую мусорку в парке рядом со скамейкой или возле входа в продуктовый магазин, но черный шелк и мятое железо отказывались существовать в его сознании друг рядом с другом. На стене над урной было нарисовано нечто трудно вообразимое, белое с желтым, таких причудливых форм, как будто кого-то стошнило на стену после поедания апельсинов вперемешку с деталями детского конструктора.
Едва Слава об этом подумал, как к горлу подступил мучительный спазм. Он облизнул пересохшие губы. Вкус во рту наводил на мысль о том, что накануне он поужинал собачьим дерьмом.
– Господи, – пробормотал он. – Лучше бы я умер вчера.
События вчерашнего дня восстанавливались в голове постепенно и неохотно. Первым почему-то вернулось воспоминание о том, что дикая настенная живопись называется «Яичница в пятом измерении». Слава приподнялся, сморщился и приложил руку к голове. Когда комната вокруг перестала качаться, он разглядел в противоположном углу огромной кровати, которая занимала почти все пространство комнаты, тело в джинсах
