если будешь на меня так смотреть, боюсь, я до утра не усну. Ложись и ты».
«Я не хотела тебе мешать, Пьер. Прости», – смутилась тогда я.
«Ты приходишь ко мне каждую ночь. Зачем?» – спросил он.
«Мамы часто смотрят, как спят их дети. Вокруг вас столько прекрасных снов. Лови любой. Не так ли?»
«Нет. Мне сны неинтересны. Они раздражают психику и не дают как следует выспаться. Прочитал об этом в одном научном журнале. Могу и для тебя его отыскать».
«Ты хочешь сказать, что тебе ничего не снится?»
«Редко. Мамочка, ты задаешь столько детских вопросов, а время за полночь».
«Не злись, Пьер. Придешь завтра на мой концерт в Гранд-оперу?»
«Спасибо, но я не очень люблю музыку».
«Но ты ни разу не слышал, как я пою. Давай же сходим куда-нибудь вместе. С тех пор как не стало отца, мы практически вместе нигде не бывали».
«Маман! – вдруг вскочил с кровати Пьер. – Мне достаточно той мерзкой колыбельной, от которой у меня уши вянут. Я уже взрослый! Маман, прошу тебя, оставь меня одного».
«Хорошо. Добрых снов тебе, Пьер».
«Да нет никаких снов! Мне почти пятнадцать лет!»
«Ну да». И дрожа от обиды, я вышла из его комнаты. Кстати, Пьер спал там, где сегодня стоит кроватка с плюшевыми мишками.
– Почему папа был так зол? – спросила я.
– Потому что он хотел быть взрослым. Сразу, с детства. Когда ему было семь лет, мы гуляли по Булонскому лесу. Я сказала, что порхающие у пруда бабочки – это души сбившихся с пути странников. А он поднял меня на смех. А ещё он по-взрослому хмурился, когда я здоровалась с животными. Ведь я понимаю всё, что они говорят. Повзрослев окончательно и бесповоротно, Пьер окрестил меня сумасшедшей. Он напоминал мне об этом каждый раз. – Камилла выдержала паузу. – Когда я пыталась заговорить о Чаромдракосе…
– О чем?
– Я сказала ему, что по-настоящему была счастлива лишь в Чаромдракосе. И очень жаль, что мой сын не верит в чудеса и не в силах помочь мне туда вернуться хотя бы на мгновение.
Камилла закрыла лицо руками и подошла к окну.
Солнце расплескало на стёклах все краски счастья. Камилла подставила лицо его игривым лучам. Набрала полную грудь воздуха и, не глядя на меня, сказала:
– Это Пьер запретил мне видеться с тобой. Он думал, да и сейчас уверен, что я могу дурно на тебя повлиять. Поэтому я приезжала в Пантуаз лишь раз – на третий день после твоего рождения. Ты крепко спала. Я завела колыбельную, но твой отец прервал её, объяснив, что так я могу тебя разбудить. Я поцеловала тебя в кулачок и немедля уехала. Прости меня, Рози.
– Если всё это правда, то это очень жестоко, – прошептала я.
– Всё это правда, Рози.
– Но маман так тобой восхищается, и папа всегда отзывается о тебе уважительно. – Я всё-таки пыталась оправдать родителей.
