мило с их стороны.
– Я не меньше твоего хотела, чтобы их уже не было к твоему возвращению.
– Пустяки, дело житейское. Скоро они услышат об Айви Монсли.
– Если это опять какая-то твоя шутка, я ее не догоняю.
– А я и не шучу. Я собираюсь взять псевдоним.
– Марк, погоди, я говорю с Саймоном. Так. Псевдоним. Ты хочешь написать книгу?
Такая идея мне в голову еще не приходила, хотя должна была бы.
– Что думаешь?
– Ну, знаешь, как говорится – у каждого из нас есть своя книга за душой.
Мне бы пришелся по душе чуть менее расплывчатый ответ. Оставляя озаренную светом монитора спальню позади, я иду к заправочной станции «Фрагойл», навстречу клаксонам, издевательски напоминающим о плачевном статусе Саймона Ли Шевица.
– Вообще, я просто хотел поставить тебя в известность о своих планах. До того как устроюсь, – говорю я ей.
– Удачи, Саймон. Я ведь могу еще называть тебя по старинке?
– Зови меня как хочешь, – отвечаю я, но голос перекрывают чертовы клаксоны нетерпеливых водил, стоящих в очереди на заправку, прямо-таки заливаются какими-то мотивчиками в три ноты, напоминающими музыкальные заставки из фильмов с Лорелом и Харди. – Люблю тебя, – добавляю напоследок, и мне хочется верить, что ответ Натали, предваривший гудки, не был всего лишь эхом моих собственных слов. Кладу телефон в карман и перехожу через дорогу.
Шарух угрюмо пялится на меня из-за кассы, когда я ступаю в его бензоколоночные владения, подсвеченные дерганым неоновым светом. Я позволяю себе маленькую роскошь: воображаю, что он даже не признал во мне рабочего – это означало бы, что я потихоньку превращаюсь из гусеницы в бабочку, в того самого Успешного Человека, каким хотел бы быть; но потом он слезает с табуретки, заправляет мятую белую рубашку в брюки и топает отпирать дверь.
– Ты опоздал, – приветствует он меня через дюймовую щелку между косяком и дверью.
Я бросаю взгляд на наручные часы. Двоеточие между циферками часов и минут весело подмигивает мне в ответ.
– Да на пару секунд же. Не спустишь такую чепуху, дружище?
– Нельзя тебе опаздывать. Работы много, – он грозит пальцем в сторону часов над стендом с сигаретами, втиснутым за узкий прилавок. – Ты медленный, – заявляет он, – и это плохо.
Я храню молчание, надеясь, что оно поспособствует сокращению сегодняшней проповеди, но он не отстает:
– Ты голодный? Ел вообще?
Я знаю этого типа слишком хорошо, чтобы не учуять подвох.
– Да так, перехватил, – отбрехиваюсь.
– Нельзя есть те сэндвичи, что просрочились. Воровство, – предупреждает он меня. – И вообще не выбрасывай их. Мистер Хан сам разберется с ними утром, если за них так никто и не заплатит.
– А, то есть это завтрак твоего папаши, да? Ну о’кей.
– Не
