белый «вольво» въезжает на переднюю площадку. Я бреду к стойке, чтобы включить нужный насос, но когда лицо водителя показывается над краем распахнувшейся дверцы, замираю и сжимаю руки в кулаки. Тут же хочется брякнуться на пол, дабы не показываться ему на глаза: визита этого человека я страшился уже не один месяц.
3: Предложение
Покончив с бутылками и захлопнув стеклянную дверь холодильника, я расправляю плечи – смысла прятаться все равно уже нет. Водитель натыкается на меня взглядом – и забирается обратно в «вольво». Машина задом отъезжает от насосов, будто пытается покинуть мое поле зрения, удаляется за край бензоколоночного окна… И когда я уже почти уверен в том, что спасен, водитель решительно шагает к дверям из-за угла здания, от парковки.
Водитель этот – Кирк Питчек, мой бывший преподаватель-киновед.
Его румяное лицо кажется еще длиннее, чем у оставшегося в моей памяти образа – как будто косматая шевелюра и черная борода, закрывающая почти всю нижнюю часть лица, растянули его двумя магнитами. Он одет во все черное – водолазку, брюки, кожаную куртку, перчатки. Поняв, что дверь заперта, он прислоняется к стеклу.
– Саймон? – спрашивает он, и я скорее читаю свое имя по губам, чем слышу. – Можно к тебе?
Мистеру Хану, если тот вздумает проверить записи с камер видеонаблюдения, такая моя выходка не придется по душе, и я борюсь с искушением воспользоваться этим предлогом, чтоб не впустить Питчека сюда. Ветер треплет его волосы, и я могу представить, какой холод сейчас гуляет по его незащищенной шее. Проблема в том, что я не смогу не впустить его, каким бы нелепым ни получился наш дальнейший разговор. Я отпираю дверь, и он протягивает мне мягкую холодную ладонь:
– Извини, что отрываю от дел. Мне сказали, что тебя можно сыскать здесь.
Хм, здорово, тогда моя репутация пала еще ниже, чем мне думалось раньше.
– И кто же вам сказал?
– Джо – или Джоуи, не помню точно. – Он ждет, пока я закрою дверь, затем скрещивает руки и смотрит на меня. – Что ты здесь делаешь, Саймон?
– Давайте назовем это так – отдыхаю.
– С точки зрения актерской игры ты сейчас довольно убедителен, не спорю. Но ты хоть понимаешь, куда катишься? – Такой же дотошно, преподавательски настойчивый, как и всегда. Из-за этого его любили далеко не все. Из-за этого я его сейчас ненавижу. – Не знаю, говорил ли я тебе, но ты написал лучшую дипломную работу из всех, какие мне только доводилось оценивать.
– Ну спасибо, – отвечаю я. Плохо закрепленная в лотке бутылка заваливается и катается туда-сюда, будто напоминая мне о том, что неплохо бы и работой заняться. – Большое вам человеческое спасибо.
– До сих пор помню, какое мощное вступление. Я прочитал его некоторым моим коллегам – как раз тот пассаж, где ты говоришь, что старый добрый Полонски[2] – величайший кинорежиссер со времен Орсона Уэллса, и почти все решили, что речь идет о Романе
Абрахам Полонски (1910–1999) – американский кинорежиссер и сценарист. На родине был преследуем за коммунистические убеждения. Его режиссерский дебют, фильм «Силы зла» (Force of Evil, 1948) не снискал успеха в США, но был признан шедевром в Англии.
