своих волос.
Лес же поколь хранил безмолвие, оное иногда прерывалось перекличкой птиц, словно проверяющих покинула ли его пределы опасность. А когда совсем близехонько, словно в лапниках ели, кто-то тягостно вздохнул и тем протяжным стенанием ссыпал вниз на оземь, выстланную опавшей хвоей, все синие искорки света, гай резко пробудился. И как-то по единому тому вздоху наполнился звуками, только не громкими, а лишь отдаленными, привычными этому край. И тот же миг послышался раскатистый рык бурого кома, где-то лакомившегося земляничкой, радужная перекличка горихвосток и частое жужжание всевозможных несекомых, каковые вели свое величание оттого, что их плотные тела было невозможно посечь. А возле уха Орюшки запищал, выводя свой жалобный плач, комар, будто давеча пробудившийся. Лапники ели сызнова дрогнули и принялись, малешенько покряхтывая, расплетать хвоинки, сучки да ветоньки, высвобождая для лицезрения сам лазурный свод небес, где белые кудри облаков покрылись тончайшими черными нитями, вроде поседев от произошедшего. Лучи красна солнышка впорхнули меж хвоинок и ветвей ели да малой толикой осветили стоящих в недрах обок ствола ребятушек. Совсем неспешно лапники, расплетясь, испрямились отвесно оземи, а нижние и вовсе прилегли на нее родимую да маленечко качнувшись, замерли, точно сказавши детушка: «Погостили-де обок нас, пора и выходить на кулигу».
Орей да Алёнка, однако, медлили, даже тогда, когда ветви застыли, окончательно перестав покачивать хвоинками. Не решались чего сказать, кого позвать, поелику понимали, что это ктой-то чудной совершил пробуждение ели…
А кто ж мог такое сотворить?
Да, итак ведомо, любой дух, тот каковой слыл хранителем не токма славянского род, как деды, чур, но и те каковые сберегали леса, реки, озера, болота по всей раздольной Мать-Сыра-Земле. И кого всегда почитали, уважительно величая дедушкой али матушкой. Знали детки с сызмальства, что и сама Явь живыми созданиями полна, не только деревья могли говорить, вода петь, огонь плясать, но и каждому клочку землицы был положен свой страж, помощник, чтобы люди почитали землю-матушку, и никады на ней не озорничали.
Однако нынче тот, кто спас ребятушек, просматривался сквозь ветви ели и стоял, должно быть, всего-навсего в нескольких шагах от нее на опушке, как раз там, где до нападения Скипер-зверя и его приспешников находилась бабушка Обрада.
– Здравия вам, Алёнушка да Орюшка, – наконец молвил дух и голос его нежный певучий наполнив прогалину, просквозил сквозь ветви и хвоинки ели, преисполнив братца да сестрицу неловкостью от осознания, что прячутся они от собственного спасителя.
Мальчугашка уже готов был выйти из-под сени ели, как неожиданно нижние ветви дерева малешенько качнувшись, распахнулись, создав, таким образом, неширокий проход. И тотчас яркий солнечный свет проник под дерево, где хоронились дети, осветив всю сень и чуточку ослепив глаза.
