вопрос – прямой ответ, – сказал Синяка. – Моя.
– Да… – протянул Аэйт. – Я так и понял.
– Что ты понял? – Синяка насторожился.
– А что ты не человек, – просто сказал болотный воин. – В лучшем случае, ты бродячий чародей.
Синяку пробрала дрожь от этого «в лучшем случае», но он предпочел не уточнять.
– Да, – продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью, – ты не высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь… Человек мог бы еще хитростью и обманом подчинить себе тролля, но приручить саламандру… Как хочешь, я не верю, что ты человек. И Мела так считает. А вот кто ты на самом деле – это вопрос.
Раздосадованный тем, что здесь даже простой мальчишка видит его насквозь, Синяка сказал:
– Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, – гномы?
Аэйт поперхнулся.
– Что значит – «гномы»?
– Ну, какие-нибудь болотные гномы… Вы такие маленькие, я хочу сказать, ростом, вы так близки к природе… – Синяка молол чепуху и сам знал это, но ему нужно было отвлечь мальчишку от догадки, которая была опасно близка к истине.
Маневр оказался успешным. Аэйт покраснел от возмущения.
– Что за привычка стричь всех под одну гребенку! Если племя низкорослое – так сразу «гномы»…
– А что, разве не так?
– Нет, – твердо сказал Аэйт. – Мы просто морасты.
На смуглом лице чародея появилась довольная улыбка.
– А я просто Синяка, – заявил он и с удовольствием отметил, что на сей раз даже Аэйт смутился и не нашелся, что ответить.
Аэйт был прав, когда говорил, что слово варахнунт Асантао – самое тяжелое в племени. Синяка не сомневался в том, что вождь, глава союза воинов, о котором рассказывал ему мальчишка, с радостью прогнал бы подальше подозрительных чужеземцев, а то и прирезал бы их на всякий случай. Судя по словам Аэйта, Фарзой, сын Фарсана, был личностью суровой, и ему ни к чему были какие-то бродяги, да еще с такой странной внешностью.
Всеми этими соображениями Синяка поделился с Асантао, как только она вернулась домой.
– Фарзой суров, – согласилась колдунья, – и недоверчив. Идем, он хочет тебя видеть.
Синяка нехотя встал. Великан все еще спал у костра. На его красной от загара лапище белела повязка, распространяющая острый запах лука.
– А великан? – спросил Синяка.
– Он не отвечает, – сказала Асантао.
– Почему ты так решила, Асантао? Он вполне свободный великан, ему лет четыреста, не меньше. Я полагаю, он уже достиг совершеннолетия.
– Он твоя тень.
Пожалуй, она права, подумал Синяка. Хорошо еще, что Аэйт растолковал ему, что такое «тень». Неприятно все время задавать вопросы, большинство которых кажутся, по всей видимости, идиотскими. Синяка так давно жил совершенно один, что мгновенно запутывался, столкнувшись даже с самой простой социальной структурой.
Асантао взяла его за руку
