и почти новое пепельного цвета платье – и вздохнул.
Но она, вскинувшись с такой яростью, что просто не верилось, закричала:
– Уходите, ваш отец тут. Не подходите ко мне.
Пьетро продолжал идти прямо на нее. Но она увернулась и проскочила мимо, не дав до себя дотронуться. Он был обижен и оскорблен, и потому промолчал и отвел глаза. Зачем она так себя вела? Гизола вошла в дом, чуть задержав ногу на приступке, и он готов уже был идти за ней следом! Что-то непонятное терзало его и мучило, ему хотелось навязать себя силой.
Но мало-помалу к нему вернулось веселье и спокойствие – словно ему не в чем было ее упрекнуть. В груди разрасталось чудесное чувство.
Гизола скоро вышла из дома: она сняла ленту, переобулась и надела красный линялый передник. Молча и серьезно взглянула на Пьетро и с видом ужасно занятого человека поспешила в сарай, где стала укладывать в корзину скошенное дедом сено – и остановилась, чтобы вынуть из пальца занозу. Пьетро почувствовал, что между ним и ее рукой нет никакой разницы. Необъяснимое молчание Гизолы смущало его. Заговорить первым он не мог. И потому толкнул ее – легонько. Но она, сделав вид, что чуть не упала, одарила его хмурым взглядом.
– Сейчас ты у меня вправду упадешь! – выпалил Пьетро.
– Только попробуйте!
Голос у нее, когда она хотела, становился резким, пронзительным и срывался на визг. Он посмотрел на нее обиженно, чувствуя, что должен уступить.
Обычно мы не слышим, как звучит голос любимого человека – или во всяком случае не можем описать.
– Уходите, – продолжала Гизола.
Глаза у Пьетро саднили, будто он открыл их под водой.
– Гизола, ты же мне сказала месяц назад, что ты меня любишь. Ты что, забыла? Я вот не забыл, и я тебя люблю, – выдавил он.
И засмеялся, но смех перешел в бормотание. Гизола взглянула на него, позабавленная: ей понравилось, что он выдумал небылицу, чтобы сказать правду.
– Знаю, знаю, – ответила она.
Но Пьетро не мог продолжать – и тут заметил, как изящен карман ее передника. Он выхватил оттуда платочек, кое-как подшитый голубой ниткой.
– Отдайте.
Пьетро отдал, испугавшись, что сделал глупость.
– Ты занозила палец?
То, что он смог заговорить, для него уже было немало.
– А вам-то что? Вы-то все равно не работаете. Без дела сидите, – ответила она в шутку, с наигранным высокомерием, но он принял ее слова всерьез:
– Гизола, если хочешь, я тебе помогу.
Она стала подшучивать, что, мол, он с таким делом не справится, а потом оттолкнула, заявив, что он не помогать пришел, а руки распускать.
Вдруг с поля вернулся Доменико.
Пьетро подхватил с земли ветку оливы и стал охаживать ей порог сарая – будто решил перебить муравьев, переползавших его вереницей.
Гизола отвернулась к стогу и, наклонившись, резкими, спорыми движениями принялась накладывать охапки сена. Она
