Кролик уходит к бухгалтерше, я сказала: «А идите вы, Шура… в бухгалтерию!» и подумала, как все же сильно влияние массового искусства. Братец Кролик, как всегда, подумал о том же, что и я: при стрессе человек не блещет цитатами из фильмов Пазолини, Феллини, Годара или Трюффо, а цитирует свое, родное, из «Служебного романа». И вспомнил радистку Кэт, – когда рожает, кричит по-русски. И мы с ним до его ухода к бухгалтерше пересмотрели «Семнадцать мгновений весны», потому что смотреть вместе – двойное удовольствие.
Когда мой муж официально провел первую ночь вне дома, я не почувствовала боли. Такие, знаете ли, чувства… вообще никаких: как будто я под наркозом, местным, – понимаешь, что тебя сейчас режут, но не больно и мыслей никаких. Нет, одна мысль есть, целительная: бухгалтерша для него не имеет значения. Потом наркоз отходит, и понимаешь: имеет, он же к ней ушел. Он ее целует. Больше жить – никак. Потом мозг опять отключается.
Но мозг не отключился окончательно, пришлось осмыслить эту трагическую хрень. Я придумала теорию розовых клеточек: наша жизнь как лист в клеточку, клеточка – это день, час, минута. Можно клеточку раскрасить черным, а можно розовым.
– Привет.
– Машину тебе почистил. Я иду, а она стоит. Я и вот…
– Молодец, Братец Кролик.
Понимаете, о чем я? Каждый день рисовать себе другую реальность. Какую реальность рисуешь, в той и живешь: рисуешь розовую – живешь в розовой, и дело в шляпе… В одной реальности я могу заорать: «Что ты “И ВОТ”?! Подлец, отойди от моей машины!», и это закрасит мой день черным. В другой реальности я улыбаюсь и говорю: «Привет», и это сделает мой день розовым. Розовый-то лучше.
Ушел он от меня к бухгалтерше или нет, но сорок лет брака создали мощный стереотип: в течение сорока лет на любое его позитивное действие (подарил цветы, помыл посуду, принес гонорар, написал главу книги, пришел домой пьяным и не заблудился, я веду его, пьяного, а он старается идти) я говорила «молодец, Братец Кролик». И сейчас сказала, – рефлекс.
…А вдруг он пришел сказать, что бухгалтерша была временным бесом в ребро? Надежда ведь есть, правда?
Подруги мои говорят, что надежды нет. Словами не говорят, но смотрят с выражением: «Ты что, дура?! Если уж…». Почему они говорят: «Странно, что сейчас…»? Не хочу знать. Значит, это давно. Значит, они знали.
Они, подруги мои родные, все спрашивали меня: «Алиска, а как у вас с сексом? Твой-то еще может или уже нет?», и я им честно: «У нас все согласно протоколу». А сами знали. Они не виноваты, подруженции мои, в нашем кругу невозможно не знать.
Я тоже все про всех знаю. Зинка жалуется: «Алиска, что мне делать, муж – давно импотент… Как помочь?», а в это время ее муж (хороший художник, кумир околокультурных барышень) звонит: «Алиска! Моя у тебя? Тогда я – к своей! Я быстро!» Быстро он, импотент-притворщик… Но я не докладываю Зинке, что у ее мужа «моя» и «своя» – разные женщины. Зинкин муж мне тоже близкий дружок, я вообще-то не знаю, кто мне ближе дружок, он или Зинка. В нашем кругу каждый каждому дружок, вот в чем дело.
Зинка
