естно. Сидят за столом. Друг против друга. На столе перед ними что-то стоит. Не видно – что. Очень далеко. Вполне возможно, что это действительно чайник и кружки. Может быть, чашки или стаканы.
…Вернее бы начать так. Двое сидят за столом. На столе что-то стоит. Надо ещё добавить: эти двое сидят в комнате на пятом этаже…
Сколько же добавляется и дорисовывается со временем. Удивительное устройство – человеческий мозг. Когда-то что-то увидел. Через много лет с изумлением: «Как же много запомнил! С какими деталями!» Ничего подобного. Запомнилась только какая-то одна поразившая деталь, мелочь, ситуация. Остальное – привычные, соответствующие этой запомнившейся детали декорации, звуки, ощущения и тому подобное – мозг добавляет, достраивает потом. Ему не надо помнить всё. Он пользуется готовыми блоками и делает запомнившуюся мелочь такой, какой она могла бы быть, привычной, в окружении привычных ощущений. Вставляет на «нужные» места «необходимые» детали, краски, звуки. Чтоб было как всегда. Чтоб то яркое, необыкновенное, страшное, что когда-то поразило мозг, затянулось банальностью и обыденностью. Чтоб не болело потом всю жизнь. А так, при случае: «Вот, помню…» И нарассказываешь, навспоминаешь, наговоришь со всеми подробностями, в красках, с запахами и звуками. Нет, не потому, что выдумщик такой, а так привычнее, спокойнее и себе и другим…
…Двое в комнате на пятом этаже сидят друг против друга за столом…
…Санки едут медленно и ритмично подёргиваются в такт маминым шагам. На санках лежит какой-то узелок. Прижатый к нему спиной, сидит мой брат, Володя. Я привязан к брату, брат к санкам. Володины ноги расставлены шире краёв санок, но тротуара они не касаются, потому что валенки не дают им согнуться. Между его расставленных ног сижу я. Всё это связано друг с другом и плотно привязано к санкам. Верёвка, за которую мама тянет санки, намотана на её руку. Наискось мамину фигуру пересекает ремень, на котором висит полевая сумка. Мама, полевая сумка, санки, узелок, брат и я – одно целое. Мы связаны, перетянуты, примотаны друг к другу. Мы покидаем Моховую, и всё хуже и хуже виден дом, в котором на пятом этаже двое в комнате сидят за столом друг против друга…
…Все засыпано снегом. Снег шёл, наверное, всю ночь. Снег скрипит под мамиными ногами, под полозьями санок. Из-за шапки и платка, которым я обвязан и привязан к санкам и к брату, плохо видно вокруг. Голову тоже не повернуть, да и не хочется. Снег. Всё засыпано снегом. По белым его буграм на углу Моховой и Белинского неторопливо двигаются тёмные фигуры. Вчера здесь был дом, мы с мамой и братом ходили сюда в булочную…
…Санки падают на бок… Мы с Володей и узелок за его спиной лежим одним увязанным пакетом. Теперь ничего не видно. Слышно, как медленно скрипят мамины шаги. Она ходит вокруг санок. Что-то делает. Санки снова становятся на полозья. Стоят как-то косо. В одну сторону немного видна Моховая, в другую – Белинского. Мама опять где-то сзади, над нами. Шапка на мне совсем съехала на глаза, но если скосить глаз, то видно засыпанный снегом трамвай и какого-то мужчину в шинели, который медленно, хромая, обходит телегу и подходит к лошади, лежащей на снегу. Дёргает за узду. Лошадь приподнимает голову и снова кладёт её на снег. Мужчина поворачивается и медленно машет руками в сторону нескольких человек, стоящих вокруг с пилами и топорами… Тихо… Звука нет… Появляется лицо мамы. Она поправляет на мне шапку. Что-то брату. Затягивает платок. Поправляет ремень, на котором висит полевая сумка. Наматывает веревку от санок на руку. Мне опять видны люди, которые ходят по снежным буграм…
– Мам, почему они там ходят?
– Убитых вытаскивают…
– А там кто? – скосив глаза, я пытаюсь медленным движением головы показать туда, назад, в самый конец улицы, где двое, уже не видные мне, засыпанные снегом, сидят друг против друга за столом. Мама смотрит туда, куда я пытаюсь показать.
– Ах там? Они давно там. Чай пили… стена обвалилась… К ним не добраться… снегу много…
…Снег… Память зацепилась за снег. Дальше цепочка с узелками и ветвлениями от одного к другому. Цепь воспоминаний? Нет, не цепь – сеть. Все узелки связаны мостиками, снежными перемётами, застругами… Можно с одного узелка (бугорка? Бугра?) перейти, перешагнуть, перепрыгнуть на тот или этот, а потом дальше, и ещё дальше, и опять на этот или тот, и забудешь с какого начал…
…Конечно же, это удобно. Вроде приём такой. Всё связно со снегом. Посмотрел на сугроб – и вспомнил одно, посмотрел на снегопад за окном – и вспомнил другое, посмотрел, на позёмку и, глядишь, третье вспомнил… Удобно. Или наоборот – вспомнил что-то потому, что как раз тогда снега-то и не было…
…Мы покидаем Моховую…
…Вообще-то мы её уже один раз покидали. Только тогда-то как раз ещё снега не было. Было ранее утро, свежо, и хотелось спать. Я, постоянно зевая, мой брат и мама спустились по лестнице во двор. Дворник дядя Фёдор вынес наши чемоданы и положил их на двухколёсную тележку. Колёса были огромные, как у настоящей
