елейшего в коме пребывавший, вышел, наконец, из оной и очи свои отверз. И такое узрел, что чуть было вновь в кому ни впал! Рядом с ложем его дремала на табуретке девица младая облика жутчайшего. Маленькая, худенькая, растрёпанная, чумазая, одетая чуть ли ни в рубище. Поднапряг Уолтер воображение своё и представил ея опосля бани и парикмахерской, в нормальный наряд облачённую. Получилось, что вроде бы и не уродина, но и не красавица уж точно, то бишь вообще никакая. Коли была бы отроковица сия современницей автора и пропела бы песнь кавээновскую
(«Снова в нашем зале,
в нашем зале нет пустого места!»),
то вполне можно было бы задать ей вопрос напрашивающийся (почему-то лишь автору эпопеи сей!): «А ты?!». Естественно, вопрос сей юмористический до произнесения первой фразы лишь ко внешним данным ея относился бы, то бишь к отсутствию оных!
Наконец, почуяла отроковица взгляд мужеский, продрала очи и заморгала оными. Уолтер Гриффит, до того мысливший по аглицки, вопросил на языке том же:
– Ху а ю?
Смутилась собеседница:
– Неужли, барин, более гордиться нечем?!
Опешил слегка граф, засим расхохотался и помыслил: «Страшилище, но с первой фразы очаровала!»
И ответствовал он «юмористке поневоле»:
– Не хотел смущать тебя, дитя невинное! Глаголил я на языке аглицком, на коем слово «ху» – не ху… лиганское вовсе, а безобидное «кто»! Вся же фраза моя означает: «Кто ты?»
– Малашка.
– Люблю малашку! – воскликнул пациент, за время комы изголодавшийся.
– Приятно зело, но не должен свободный крепостную любить!
– Вообще-то глаголил я про кашку-малашку…
– Ничего особенного. Кашка как кашка! … Ой! Нечто не то брякнула!
Строго глаголя, не мог получиться каламбур сей, ибо в те времена слово «как» произносилось аки «аки». Но коли истина мешает каламбуру, то тем хуже (в виде исключения) для истины!
Рассмеялся Уолтер:
– Отличный каламбур, хоть и не шибко аппетитный!
– Не ведаю я, кто сей отличный Калам и почему он столь уж бур?
Не сумел эрудированный граф аглицкий ответить на вопрос девки неграмотной, ибо в те годы далёкие не существовало ответа. Автор бы тоже не сумел, но помог испытанный друг ГУГЛ! В итоге возник самый каламбуристый каламбур (каламбурее не бывает!), гласящий (аки и замыслила Малашка!): «Калам бур»! Нынешняя же расшифровка гласит: «Бывший президент Индии Абдул Калам настокмо обурел, что во своей книге „Индия-2020“ предлагает программу превращения страны своей в технологическую сверхдержаву.»
Кстати, отступление небольшое насчёт друга испытанного электронного. Коли вопросить оного: «Свет мой, ГУГЛик, расскажи и всю правду доложи: я ль на свете всех умнее, не несу ли ахинею?», то порой изречёт он по-дружески правду суровую: сия умность твоя хоть и умность, но не твоя, ибо изречена была там-то и там-то тем-то! Порой завидует автор крепостной угнетённой и периодически избиваемой Малашке, ибо что бы ни молвила она, никто не ставил под сомнение авторство ея! Но у медали сей фигуральной оборотная сторона имеется. К сожалению превеликому, недостаток информации, циркулирующий в обществе в те годы далёкие, помешал Малашке изречь много интересного. В частности, убеждён автор, что токмо несоздание песни матросской с названием фруктовым (ибо писана для тех ещё «фруктов»! ) и нерождение Клары Степановны помешало Малашке воскликнуть от имени одного из матросов: «Эх, я б Лучко …!»).
По той же причине (ненападения Наполеона во времена Малашки и царя Петра) не смогла дева сия остроязыкая поизгаляться над словом, чуть ранее приведённым: «Ахинея суть реакция наполеоновского маршала Мишеля Нея на пожар Москвы!» … Но вернёмся к Роджеру и его новой знакомой.
Чрез некоторое время изрёк пациент, смущаясь:
– Понимаешь ли, Малашка…
– Естественно, понимаю, что желание Ваше естественно. Никогда не критикую других за то, что мне свойственно. (Поражён был граф, что простая девка расейская ведает «золотое правило», коее путеводной нитью сквозь всю жизнь его прошло!) А
ничто туалетное мне не чуждо!
29. Полуторный закон
Принесла дева юная ведро и поддерживала графа анонимного, дабы тот с оного не навернулся! Наконец, встал больной, Малашкой поддерживаемый, намереваясь в постель вернуться. Но тут взгляд его в окно устремился. И узрел граф амазонку прекрасную, на не менее прекрасном коне воронОм арабском гарцующую. Отверз он уста свои, но ни единой мысли не высказал!
Усмехнулась Малашка:
– Видать,
