Клаусе Андерсе, без второго имени. Я как-то нашла его полароидную фотографию в маминой книге «Ветру навстречу». Они сидели рядом в кафе у океана вместе с целой компанией, и у всех был такой вид, словно они только что с пляжа – загорелые, длинноволосые, в бусах. На столе пивные бутылки. Клаус положил руку на спинку маминого стула, небрежно и властно. Они вдвоем сидели в солнечном пятне, распространяя вокруг себя ауру красоты. Похожи, как брат с сестрой. Блондин с львиной гривой и чувственными губами широко улыбался, и уголки его глаз были приподняты. Ни мама, ни я так не улыбались.
Этим фото и свидетельством о рождении ограничивалось все, что мне от него досталось. Ну и еще знаком вопроса в моем генетическом коде.
– Чаще всего я гадаю: интересно, что он думает про меня?
Мы смотрели на коричневатое перечное дерево, густую, как память, жижу во дворе. Рэй повернулся, оперся о столб спиной и закинул руки за голову. Рубашка задралась, обнажая волосатый живот.
– Скорее всего, думает, что тебе все еще два годика. Как я про Сета. Когда мальчишки играют у реки, представляю его с ними. Не сразу вспоминаю, что из лягушек он уже вырос.
Клаус представляет меня двухлетней! Белые перышки волос, перепачканный песком подгузник. Не понимает, что я выросла! Я могу пройти мимо, и он даже посмотрит на меня, как Рэй, и никогда не узнает, что я его дочь. Я вздрогнула, натянула на пальцы рукава свитера.
– Не хочешь его найти, позвонить?
Рэй покачал головой:
– Скорее всего, он меня ненавидит. Мамаша понарассказывала с три короба.
– Все равно он скучает. Я совсем не помню Клауса, но скучаю. Он тоже был художник, живописец. Наверное, он бы мной гордился.
– Да, гордился бы. Может, когда-нибудь пересечетесь.
– Порой я думаю: вот стану художницей, и он прочтет обо мне в газете и увидит, что из меня вышло. Встречаю какого-нибудь блондина средних лет, и хочется крикнуть вслед: «Клаус!». Вдруг повернет голову…
Я снова качнула ногой, и диван скрипнул.
Мама как-то сказала, что выбрала его из-за схожей внешности, как будто она сама себе зачала ребенка. Правда, в красной тибетской записной книжице с оранжевым переплетом сохранилась другая история:
Венис-Бич, 12 июля 1972
Наткнулась в книжном на К. Увидела его первая. Дрожь по телу. Сутуловатые широкие плечи, капельки краски в волосах, заношенная до дыр рубашка, такая древняя, что одежда только по названию. Хотелось, чтобы он сам меня заметил, поэтому отвернулась, листая брошюрку о мировой закулисе. Я знала, как смотрюсь на фоне окна: волосы пылают на солнце, платье почти прозрачное. Ждала, когда он увидит меня и сердце замрет у него в груди.
Рэй вглядывался в дождь, и я поняла, что чувствовала мама. Мне нравился дым его трубки, его запах, печальные карие глаза. Он не был мне отцом, но мы хотя бы болтали вот так на веранде. Он снова закурил, закашлялся.
– А может, тебя ждет разочарование, и он скотина. Почти все мужики скоты.
Я качалась,
