style="font-size:15px;"> В ретроспективе, из нашего времени гахновский период развития музыкальной науки в России кажется поистине уникальным. Уникальны и сама ситуация, в которой музыкальная наука создавалась как бы «с чистого листа»; и многоаспектность взгляда на существо музыки в сопоставлении с другими искусствами; и разноголосица мнений тех, чьи имена и идеи долгое время оставались полузабытыми и приобретают теперь новый смысл.
Институциональный контекст эстетической теории
Ю. Н. Якименко
Хронология деятельности Философского отделения ГАХН
Необходимые замечания
(Вместо введения)
Вопрос об организации в Академии художественных наук Философского отделения (далее – ФО[1028]) еще не исследован в должной мере. Для авторов, освещавших в печати 1920-х гг. деятельность ГАХН, оно, как правило, не представляет особого интереса. Даже авторов статей об Академии из числа ее же сотрудников обычно больше интересуют достижения гахновских секций – театральной, музыкальной, литературной и пространственных искусств, а также (но в меньшей степени) Физико-психологического и Социологического отделений: результаты их деятельности можно предъявить «советской общественности». Кажется, лишь однажды в краткой хроникальной заметке констатируется ведущее положение ФО в структуре Академии – сведения о его работах предшествуют там информации о деятельности других отделений и секций.[1029]
I
Пока единственное, о чем достаточно уверенно можно говорить в связи с созданием ФО, – это дата организационного заседания, на котором принимаются выработанные Г. Г. Шпетом формулировка общих заданий и план его занятий.[1030]
Упомянутый план был представлен Ученому совету[1031] почти за месяц до принятия его Отделением, однако о том, как он разрабатывался и чьи идеи, помимо идей его будущего руководителя, нашли в нем отражение, исследованные к настоящему моменту материалы представления не дают.
Можно лишь принять к сведению сообщение А. А. Сидорова, что из прочитанных в Академии на рубеже 1921–1922 гг. докладов наибольшее значение для работ будущего ФО имели три из них. Это доклады Н. Я. Брюсовой о музыкальном творчестве в плане философского исследования (29 декабря 1921 г.),[1032] Ф. А. Степуна – «Проблематика художественного творчества» (20 января 1922 г.),[1033] а также доклад А. К. Топоркова «Кризис гуманизма и современное искусство» (23 февраля 1922 г.),[1034] где «намечался подход к постановке вопросов философско-художественного порядка… со стороны социологической».[1035]
Нужно отметить, что имя руководителя Отделения Г. Г. Шпета (если не считать даты его зачисления на работу[1036]) впервые возникает в сохранившихся документах Академии лишь 27 октября 1921 г., в связи с докладом Ф. А. Степуна «Кризис интеллектуализма западной
Здесь и далее замена полного наименования Отделения на ФО не касается цитат из архивных и опубликованных источников.
ПиР. 1927. Кн. 4. С. 226–228.
См. ниже: 1922, февраль, 20.
Об Ученом совете Академии см.:
В прениях по нему принимали участие С. А. Котляревский, Л. Л. Сабанеев, [Н. Е.] Успенский, Г. Э. Конюс, В. В. Тихонович и А. В. Бакушинский, а среди присутствовавших на этом заседании фигурирует Г. Г. Шпет – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 84, 86. По сообщению Н. Подземской, основой, объединявшей в 1920–1921 гг. многих членов кружка, из которого впоследствии возникла РАХН (В. В. Кандинский, А. Г. Габричевский, А. А. Сидоров, Е. Д. Шор, Р. Р. Фальк, А. А. Шеншин, Г. Г. Шпет), была наука о музыке (
В прениях по нему принимали участие М. П. Столяров, С. А. Котляревский, П. В. Кузнецов, Е. Д. Шор, И. Д. Ермаков, Н. В. Петров, А. Г. Габричевский и А. А. Сидоров – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 90.
Другое название – «Искусство и кризис гуманизма». В прениях по нему принимали участие С. А. Котляревский и П. В. Кузнецов – см.: Там же. Л. 96.
НИОР РГБ. Ф. 776. Карт. 14. Ед. хр. 12. Л. 13 (11) – 14 (12).
По материалам архива Академии, Г. Г. Шпет был зачислен в ее состав с 1 сентября 1921 г., вероятно по Физико-психологическому отделению, – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 13; Ед. хр. 6. Л. 4; Ед. хр. 21. Л. 5, 9; Ед. хр. 51. Л. 15; Оп. 10. Ед. хр. 716. Л. 11;
Однако, кроме статьи А. И. Кондратьева, иные источники, которые подтверждали бы сведения о Физико-психологическом отделении, нам неизвестны. Точно так же пока не находит подтверждения и сообщение О. С. Северцевой автору настоящей Хронологии о том, что своим появлением в РАХН Г. Г. Шпет обязан своему ученику А. Г. Габричевскому.
По опубликованным недавно воспоминаниям М. Г. Шторх, А. Г. Габричевский и Г. Г. Шпет «были давно знакомы. Габричевский происходил из московского университетского круга, из очень такой интеллигентной состоятельной семьи, находившейся в родстве с Грановским и Станкевичем; его отец – первый русский бактериолог, его именем названа улица в Москве и научный институт. Когда Александр Георгиевич был совсем мальчиком, то в гимназию не ходил, получал домашнее образование, занимался всеми искусствами сразу и изучал античную литературу под личным руководством академика Корша. А гимназию окончил экстерном. К нему приглашали лучших учителей. В частности, приходил учитель философии, папа… Когда они уже вместе работали в ГАХНе, то называли друг друга “Саша” и “Густав” и на “ты” были. Габричевский был дружен не только с папой, но и с мамой, и даже мы, дети, знали его так хорошо, что называли Сашей, а не Александром Георгиевичем, как полагалось бы по чину нашему, – настолько он был близким. И так как он жил на Моховой, то есть пять минут ходьбы между домами, то очень часто запросто заходил к отцу» (цит. по: Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх. С. 117).
Однако версия попадания Г. Г. Шпета в Академию, которая напрашивается по прочтении мемуаров Марины Густавовны, – иная, чем у О. С. Северцевой: все происходит через наркома А. В. Луначарского. Дочь философа, в частности, сообщает: «ГАХН придумал Луначарский. Все-таки Луначарский был образованный человек, в отличие от многих наших вождей, вроде Калинина или еще кого-то, которые совсем не были образованны. В ГАХНе собрались изгнанные из других учреждений философы и люди искусства, которые не подходили новой власти вследствие своей немарксистской идеологии. Это была элита интеллигенции. Островок культуры в советской России, которая вот-вот становилась другой». И еще: «Уж не знаю, кто и как ее сделал, но уцелела фотография: папа в студенческом сюртуке за решеткой в Лукьяновской тюрьме среди других студентов. Кстати, он проходил по одному делу с Луначарским, тоже киевлянином, выпускником Первой киевской гимназии, где он и вступил в марксистский кружок. В юности они были знакомы, и даже дружны. И это потом во многом определило папину судьбу» (Там же. С. 61, 113–114).
