в Министерстве иностранных дел – Мод не знала, каким именно. А мать сидела в гостиной и вышивала по шелку. Мод полагала, что должны быть дни, когда мать не вышивает, но не могла припомнить, когда это было в последний раз. Важность новостей, значительность того или иного гостя, тяжесть провинностей ребенка – все это измерялось тем, отложит ради этого Антуанетта Викери свои иглы и пяльцы или нет. Глаза Антуанетты были так часто устремлены на рукоделие, что их прямой взгляд казался чем-то поразительным. Эти глаза тревожили Мод: ей хотелось одновременно как следует рассмотреть их и спрятаться от них. Они были похожи на отполированные самоцветы или на что-то блеснувшее на дне каменистого водоема. Они казались красивыми, но странными. Их взгляд всегда был мимолетным, но они порождали у Мод тревожное ощущение, что она и ее мать сделаны из совершенно разного материала. Иногда девочка медлила на пороге комнаты, в которой находилась Антуанетта, нервно теребя пальцы, мучилась от необходимости как-то обратить на себя внимание, но все равно не решалась выдать себя хотя бы одним звуком.
В восемь лет Мод все еще была ростом с шестилетнего ребенка, что было удобно для пряток, но совсем не так удобно для лазанья по деревьям и уж вовсе не годилось для того, чтобы ее принимали всерьез братья, Фрэнсис и Джон, которые были старше ее на четыре года и на пять лет соответственно. Они называли ее Малявкой и любили класть предметы так, чтобы Мод не могла до них дотянуться, или начинали перебрасываться ими над ее головой, а также поднимали девочку на плечи и крутили, пока та не позеленеет. «Ты ведь не станешь плакать, правда, Малявка?» Если отец случайно это слышал, то говорил: «Ерунда, Мод сильней, чем вы оба», и от этих слов все в ней трепетало. В тот самый день мальчики возвращались домой из школы на все лето, и Мод едва могла сдержать волнение. Их скорое прибытие, так же как тишина и дождь, заставляли время тянуться особенно медленно. Мод стала нервничать. После долгой разлуки она всегда стеснялась и боялась встречи с Джоном и Фрэнсисом. Их лица заметно менялись за время семестра, и братья успевали подрасти, так что сперва они казались ей незнакомыми парнями, а вовсе не близкими родственниками. Это обычно длилось недолго – в течение получаса или около того. Вскоре они опять принимались дергать Мод за косички, прятать ее обувь и вообще вести себя совершенно нормально.
В четверть третьего Мод услышала, как Торп выехал на двуколке, чтобы встретить ребят с поезда. Сердце у нее екнуло, и она подбежала к окну в коридоре, чтобы посмотреть, как он и двуколка исчезают у ворот под ивами, свесившими свои промокшие ветви почти до самой земли. Мод было интересно, как быстро сумеет сад поглотить их Марш-Хаус. И как скоро сам дом попадет во власть вторгшихся в него деревьев и лоз, окажется скрыт в них и забыт – как, верно, будут забыты и она сама, и все в нем. Понадобится довольно долгое время, решила она. Дом очень большой. Цоканье копыт и стук колес двуколки вскоре затихли. Затем, пребывая в растерянности и не зная, чем заняться в ближайшие минут сорок, пока Торп не вернется, Мод быстро прорепетировала,
